– Никакого разнобоя нет. Какой разнобой? Какой разнобой? – затарахтела Зинаида Егоровна. – Если ребята грубы, дерзки, распущены во всех смыслах, то это не разнобой, а условия современной действительной жизни. Мы в этом – мы в этом не виноваты. Слышите – слышите, как шумят. Спокойно быть не могут – рев. Рев! Сплошной рев! Хулиганство! Распущенность!..
– При обсуждении такого – ну, скажем, важного вопроса, трудно… – начал было Малкин, но в столовую, шумя и торопясь, толкая друг друга, уже входили ребята.
Очевидно, собрания в зале и в спальне кончились одновременно. Малкин отметил напряженную сдержанность, углубленную серьезность лиц и еще тверже решил «выручить ребят из беды». Совсем как враги перед сражением, перед серьезным боем, горели безабажур-ные лампы.
– Ну-с, приступим, – сочувственно начал Малкин. – Кто же выступит, – ну, скажем, первый? Кто, так сказать, просит слова?
– Мы! Нам, девочкам… – почти исступленно крикнула девушка, севшая прямо против Малкина. – Нам слово!
– Я попрошу – я попрошу – прежде всего потише, – громко и вызывающе сказала Зинаида Егоровна. – Что за неприличный тон?
– Ну-с. Позвольте-с, – досадливо сопя, перебил Малкин. – Нельзя ли просить слова? Итак – слово девочкам. Только как же? Всем сразу, а?
В последних словах Малкина была улыбка; улыбка невидимыми мгновенными нитями пронеслась по комнате, и предбоевая напряженность ламп – круглых, толстых, с порывами к копоти – ламп без абажуров – пропала.
– Нюша, говори ты, – раздались голоса. – Нюша! Нюша! Просим.
– Ну, и скажу! Я вот говорить не умею, а скажу. В общем дело такое. По поводу этого ребенка мы, девочки, не знаем. Но только мы не виноваты. Старшие девочки все в один голос говорят, что мы не виноваты, а если свидетельничать – так всех, а не одну какую-нибудь, и Люся Оболенская тоже здесь ни при чем, и потом, почему подозрение, никто не понимает…
– Еще кто? – спросил Малкин – и снова услышал лампы.
– Я прошу слова, – сказала высокая девушка с обритой головой («Тиф, наверное, был», – подумал Малкин).
– Да, Нюша права: мы не понимаем. То есть мы понимаем: это подозрение, конечно, результат личных отношений между Зинаидой Егоровной и другими учительницами и нами… Я думаю, что в других детских домах такого подозрения не могло быть.
– Все? – спросил Малкин. – Может, теперь мальчики?
– Пожалуйста, – официально ответил Всеволод Бирючев. – Секретарем был Зот Мерлушкин. Зот, зачитай протокол.
