— Ты сам знаешь, по всей дороге патрули дежурят, — сказал Вовка. — Быстро ссадят с поезда и отправят обратно в школу.
Я возразил Вовке:
— Мы сойдем на какой-нибудь станции. На другом поезде доберемся до Новосибирска. В горвоенкомате найдем капитана Соколова. Он нас возьмет в армию. Сейчас стариков берут, а нас с тобой возьмут как миленьких.
— Признаться, о капитане Соколове я не подумал, — сказал Вовка.
— Чего ему стоит! — убежденно воскликнул я. — Он в военкомате. Выдал направление — и будь здоров. Он же понимает патриотический порыв молодежи.
Вовка снял очки и опять стал протирать их. Это у него такая манера. Если он волнуется, снимает очки, трет их и думает.
А как ему сейчас не думать? Мы же давние с ним друзья. На одной парте в школе сидим. Все тайны друг другу поверяем. Не один раз в поход с ночевкой ходили. А сколько раз мечтали о больших, достойных делах. Правда, его большие дела связаны с музыкой, мои — с авиацией. Но разве это важно? Важно, что мы мечтали вместе.
— Прежде чем бежать, надо директору школы сообщить, — наконец произнес Вовка.
— Значит, и вашим и нашим! Умненько увильнуть хочешь!
— Мы же ученики школы!
— Оставим Женьке записку: «Ушли на фронт».
— Ладно, — сказал Вовка и махнул рукой.
— Вот теперь я вижу: ты настоящий друг! — радостно воскликнул я и, схватив Вовкину руку, крепко потряс ее.
Я достал из «сидора» тетрадь в клеточку.
«Женя, — написал я. — Весь советский народ проливает кровь за Родину. Мы с Берзалиным не можем сидеть в школе сложа руки. Мы решили бежать на фронт».
Вовка прочел два раза.
— Может, надо подлиннее написать, — сказал он. — Что-нибудь о комсомольском долге добавить?
— Пожалуйста, — согласился я и на другом листе написал новую записку, вставив целую фразу о комсомольском долге.
Мы подписались. Я аккуратно сложил листок угольничком, четко написал: «Старосте девятого „А“ класса Жене Телегину», — спрятал листок в карман и огляделся.
Ребята вели все те же дебаты о гитлеровском наступлении. В маленькое окошко вагона упорно глядело серое небо. Побыстрее бы вечер наступил!
— Ты бы поговорил с Галкой, — сказал Вовка. — Рассказал ей все начистоту. Ведь она тебе друг!
— Она не поймет, — твердо ответил я. — Будет уговаривать остаться. Еще, чего доброго, тут же всем объявит. Она же комсорг. Тогда вообще нельзя убежать…
— А может, поймет?
— Не хочу я сейчас говорить о Галке. Кончится война, тогда девчонок вспомним.
Вовка деликатно замолчал. Я вижу, он не согласен со мной. Он музыкант, человек сентиментальный. Как-то он мне сказал: «Нюансы души». Я долго смеялся, а он удивленно смотрел на меня.
