Серега. Ну, здорово?! Была моя? Что скажете?
Все (в голос). Безумно хороша.
Профессор. (Забирая пакет, и вытаскивая и ставя на стол деликатесы.) Но только, но если, чтобы, нет, я думаю, хотя не мое дело, но все таки…
Сергей. Да разродись ты наконец! Что было там такое, чего ты сразу не можешь мне сказать?!
Нина (профессору). Прошу тебя, не надо, успокойся! Она как новая открытка, или реклама на щите.
Художник. Но все же она так красива, что редко увидишь, даже и во сне.
Сергей. И я о том же. Вы видели, какие ноги, глаза, а как походка, у меня из носа, да нет, со всех щелей стала капать вода. Когда увидел я ее в кафе… Не думая, я подошел и предложил ей эту сделку.
Художник. Сергей, мы хоть работаем вот здесь, но мы же не враги тебе, скажи… Для нас ты – как спаситель, который кормит, или приносит корм, но давно, еще не при этой жизни, мы видели и ноги, и что между ногами. Ну как тебе сказать, ну, в общем, предмет желания и нам знаком, и потому совет решил, что выбор твой немного неудачен.
Сергей. Это почему?! Она так хороша, что с ней можно пойти мне в ресторан, и все там упадут, как и я чуть не упал. Друзья завидовать мне будут, враги скрипеть зубами…
Художник. Ну а ты заделаешься оленеводом, чтобы сберечь свою голову от рогов, тебе надо будет ходить за ней, как за стадом, хотя и за одной, но рогов у тебя будет, как в стаде.
Писатель. Это точно.
Серега. Ты помолчи.
Художник. Зря, я теоретик, а у него есть опыт носить рога, с последними из них расстался он совсем недавно, вместе с квартирой и детьми. А голые тела, Сергей, они сейчас, как пламя, но пламя спички, ты зажигаешь, и их нет. Они нужны, чтобы зажечь огонь, они – как мотыльки.
Профессор. Видишь ли, Сергей (наливая в стаканы водку), ты пережил войну, чего мы не видали, и выжил, слава богу, сейчас нам есть что есть, благодаря тебе, но было время, когда плутали мы в тумане и женщины казались созданиями свыше. Они умели говорить, они могли сказать глазами, они могли согреть теплом, и это только лишь словами. Ты просыпался утром и ждал, что будет праздник, когда ты знал, что увидишь ты ее. Потом слова, а далее театр. Ах, Нина, неужели это было. Мелодия безлюдного утра, когда с тобою мы прощались и я никак не мог рискнуть тебе сказать, или притянуть, чтобы цветок один и первый, такой желанный, хрупкий, нежный сорвать – росинку с твоих губ.
Нина. Ты так любил, и не мог сказать, хотя, что нам жалеть, у нас, пускай немного, но есть еще дорога.
