— Сию минуту, милое дитя.
— Отчего же? — удивился мэтр Грипнар.
— Оттого что не имею обыкновения останавливаться в гостиницах даром; каждый живет своим ремеслом.
— Те-те-те! — воскликнул Грипнар. — Все это так, если б вы не были нашим кумом, крестным отцом нашего ребенка, пренегодного мальчишки, надо заметить.
— В своего крестного, — заметил, смеясь, капитан.
— Правда, правда! То есть, нет! — спохватился мэтр Грипнар. — Что это я болтаю! Язык замололся, не обращайте на это внимания, капитан. Я хотел сказать, что мы всем вам обязаны, и все, что имеем, — ваше.
— Благодарю вас, мэтр Грипнар, от души благодарю, и прощайте!
— Э! Да вы все-таки уходите?
— Конечно!
Фаншета подмигнула мужу и встала у двери.
— Ну хорошо, капитан! Если уж вы непременно хотите, чтоб мы относились к вам, как к чужому, так платите, как всякий посетитель, но не обижайте, уходя в другую гостиницу, где вам будет не так удобно.
— Где о вас не позаботятся так, как вы этого заслуживаете! — прибавил Грипнар. — С упрямцами ведь ничего не поделаешь; ну, пусть будет по-вашему!
— Отлично, друзья мои! Теперь поужинаем, parbleu! Я умираю с голоду; за ужином потолкуем.
— И разопьем бутылочку анжуйского, от которого вам все будет казаться в розовом свете.
— Четыре их разопьем, мэтр Грипнар!
— Сколько хотите, капитан! — отвечал, радостно потирая руки, хозяин гостиницы.
Через четверть часа они втроем сидели за столом, уставленным множеством всевозможных блюд. Последние посетители ушли, и мэтр Грипнар запер дверь, чтобы быть свободнее.
Капитан так здорово ел, что никому бы и в голову не пришло, что он уже плотно перекусил в Аблоне.
— Ну, скажите-ка, — спросил капитан, утолив аппетит, — каким образом вы очутились в Париже, когда у вас двадцать лет тому назад так хорошо шли дела на Гурдонской дороге?
— В этом виноваты вы, капитан, — сказала Фаншета.
— Положительно! — воскликнул Грипнар. — Жена, по своему обыкновению, отлично сказала.
— Я вас не понимаю.
— Объясни это, пожалуйста, капитану, Фаншета, дитя мое, — величественно распорядился Грипнар.
— Да вы ведь такой щепетильный, капитан, я, право, не смею.
— Смейте, смейте, милая Фаншета! — засмеялся капитан, залпом осушив стакан вина. — Даю вам полное разрешение!
— О, в таком случае я решаюсь! Вы помните, конечно, что, согласившись крестить нашего ребенка…
— Которого я назвал Жаном-Стефаном, если не ошибаюсь?
— Да, да; вы дали нам десять тысяч ливров на его воспитание, как говорили.
— Может быть, Фаншета, но это в сторону! Ваше здоровье, кум!
