Ближайший табачный киоск оказался закрыт, и Лена робко предложила попросить у кого-то спичек. Мы начали истерически хохотать, и Лена чуть не обиделась, но Бережков, резко перестав смеяться, сказал:
— Бред, не бред, а куда тетрадку-то девать? Я человек суеверный, себе не возьму, и Ксанке не дам.(Маринка иронически посмотрела на меня) Кто-то хочет забрать себе?
Маринка дернула плечиками и отошла.
Мы бы, наверное, успокоились, и роковая обложка осталась бы у меня, но по улице шел парень с сигаретой. Повинуясь порыву, я шагнула навстречу и попросила огоньку. Одному Богу известно, как это выглядело. Парень посмотрел на меня удивленно и протянул зажигалку.
За моей спиной застенчиво стояли Шура, Лена и Маринка. Наверное, на их лицах читалось в этот момент: «сумасшедшая». А я стояла с зажигалкой, как дура, ине знала, что делать. Меня спас Шура. Он взял зажигалку, с особым форсом щелкнул ею и поднес к огоньку уголок зеленой обложки от тетради Капанидзе.
Окончательное помешательство предотвратил хохот незнакомца, поделившегося зажигалкой.
— Зачем, — выдавил он, вытирая слезы, — зачем вы… это… делаете?!
Лена прыснула, и мы все принялись хохотать, одновременно пытаясь объяснить причину сожжения тетради.
— Будущие студенты… — схватился он за голову. — Будущие! Студенты! Сжигают… А вообще понимаю. Когда экзамен?
— Завтра, — сказала я.
— Тогда легкое безумие уместно. Ну, бывайте, Савонаролы…
— Кто? — хором спросили мы с Маринкой. Слово «Савонарола» встало в наших неокрепших мозгах рядом со словами «Осоавиахим» и «Совинформбюро».
— Долгая история, — сказал он. — Монах-доминиканец.
Мы не поняли, а Шура обиделся.
— С чего это монахи?
— Савонарола соорудил костер тщеславия, — бросил парень, удаляясь. — Удачи на экзамене.
— Сам Совнарола! — крикнул ему вдогонку Шура. — Спасибо!
И парень остановился.
— Если что, — произнес он, — Костер тщеславия — это сожжение книг, отобранных у флорентийцев. Как вы сдавать-то собрались?
— Мы физику сдаем.
— А, — он кивнул. — Ну да. Тогда не знайте этого дальше. Всего хорошего.
* * *
Встречаться мы с ним начали на первом курсе.
В моей жизни не было историй без продолжения.
* * *
Мой техникум от истфака отделял пустырь с трансформаторной будкой посередине. Виктор выходил раньше меня и подолгу стоял, прислонившись спиной к будке, и курил, пока я не выходила. Тогда он радостно шагал ко мне и обнимал — большой, пропахший дымом и бумагой, спокойный.
Как-то мы с ним вспомнили о тетради Капанидзе, ставшей причиной нашего знакомства, и оба начали придавать ей какое-то особенно мистическое значение.
