— Здорово, — пробормотал он, не шевелясь. — Как в кусте черемухи.
— Это мне Матвей Андреевич подарил, — объяснила Люба. — Я его очень люблю. Был он золотой и остается.
— А меня? — выговорил Игорь.
— Тебя? — Люба отступила к забору, туфли ее утонули в ворохе листьев. — Когда доживем до следующего воскресенья.
— Уже половина недели, — Игорь пошел на нее. — И я ведь слово держу, несмотря что трудно иногда.
Люба сжалась, точно решила выскользнуть и бежать. Но Игорь придержал ее у забора. Люба завертела головой, тогда он поймал своим ртом ее губы. Оба они онемели и опустились на листья, сметенные ветром к забору.
— Что это? — спросила Люба, пощупав свои губы.
— Люблю тебя, — ответил Игорь.
Она вскочила и бросилась к просвету на том конце выезда. Игорь последовал за ней. Любины каблучки перестали щелкать по доскам; она остановилась, будто до нее наконец дошло, в чем признался Игорь. Он догнал ее и взял под руку.
— Пойдем тогда по переулкам, — прошептала Люба.
Игорь кивнул, и они свернули в первый проулок. Пошли, спотыкаясь, потому что не спускали друг с друга глаз. Лишь перед крыльцом лукинского дома они опомнились. Люба нехотя поднялась на ступеньки, но тут же наклонилась к нему с крыльца и поцеловала в губы. Остро и горячо. И убежала в дом, оставив после себя запах весны. Игорь вдруг ощутил тяжесть в руке. Перевернул сумку — кирпич глухо ударил в землю. Он отбросил его носком подальше от крыльца и понесся с горы, как на быстрых лыжах.
Остановился передохнуть возле двери их теперешнего жилья. И здесь услышал громыхающий, как лист железа, голос Куликова. Прошмыгнул в кухню и уселся за стол. Но его мать и Куликов были так заняты разговором, что не обратили на него внимания.
— Неужели ей счастья не хочется? — спросил Куликов.
— Я ей то же самое говорила, — ответила мать, виновато мигая.
— Еще пяток лет, и на нее никто не посмотрит! — сказал Куликов. — Даже Ваня-огородник.
— Однако чует, счастье из жалости достается, — объяснила мать.
— Да не все ли равно ей! — воскликнул Куликов. — Диана образованная женщина, а рада была бы выскочить за меня под любым предлогом!
— А Феня деликатная, — сказала мать.
— И останется навек в девках со своей деликатностью! — заявил Куликов, и пол задрожал под его ногами. — Не понимает она доброты, что ли?
— Говорит, дождусь Василия, тогда и выйду замуж, по-хорошему, без подвоха...
— Да какой же подвох она видит в моем предложении?
— Есть у нее подозрение — не по чистому сердцу ты повернул вдруг к ней.
