На площади еще не было толком убрано после вчерашнего боя. Плотники торопливо колотили молотками. Они спешно чинили деревянный помост, который был вчера пробит глыбой, запущенной из катапульты. Сегодня помосту предстояло исполнять обязанности эшафота для казни. На мостовой валялись черепки битой глиняной посуды и другие остатки разоренного королевского пиршества.
Трубы уже огласили улицы жутковатым воплем. Телега с приговоренным, начала извилистый путь от тюрьмы к эшафоту по всем главным улицам города. Обвиненный в предательстве начальник городской стражи в холщовом рубище, после ночи в камере пыток, лишился былой внушительности. Солидный живот его обвис под грязной рубахой. Приговоренный выглядел стариком и ехал, не поднимая лица, стараясь удержаться на ногах, когда телегу встряхивало на булыжной мостовой. Иногда его спину хлестал кнут палача, который был возницей. Вокруг скорбной повозки скакали уличные мальчишки. Они швыряли в предателя комья земли и мелкие камушки, испуская радостные вопли.
Принарядившиеся горожане стекались на площадь поглазеть на казнь. Жители Прапора успели забыть вчерашнюю панику, и с утра предвкушали новое зрелище. Поговаривали, будто обещано что-то особенное – казнь продлится до обеда – слухи просочились из городской тюрьмы.
Улицы были сильно запружены народом. Даже королевская кавалькада продвигалась с трудом. На площади уже творилось что-то, возбудившее любопытство: горожане вытягивали шеи, налегали друг другу на плечи, сгрудившись плотнее, в давке не замечали королевский кортеж, надвигавшийся сзади. Стражники пихались из всех сил, расталкивая зевак, но улица сужалась, и толпа уплотнилась настолько, что кавалькада встала. Поэтому король не видел начала возмутительного инцидента, случившегося на площади, и завладевшего вниманием горожан.
