— Ну вот, видите, как все ловко получилось! — сказал Васильич. — И товарища вернули, и деньги. Да вы не переживайте: ваши ребята целы. Мы же не душегубы какие. Если человека убьешь, как потом на манеж выходить? А что головы у них в побелке, так уж не обессудьте: Кузнеца Вакулу
на открытом месте со всех сторон видно, пришлось спрятать его в подъезде. Ваши-то — мужики здоровые, но против Юры — все равно что дети. Они как в подъезд зашли, так Юра их — в охапку и вверх подбросил. Они об потолок головами ударились и сразу же отключились. Военная хитрость! Ну, а как еще пистолеты можно было у них отнять? Мы ведь — безоружные.
— Безоружные, говоришь? — с лютой ненавистью в голосе прохрипел Костыль и вытащил из-за пазухи пистолет.
И в этот момент произошло нечто странное: всегда неторопливый Козупей перехватил его движение и стремительным броском закрыл Васильича своей необъятной грудью.
— А ну-ка! — раздался грозный голос незнакомца; он был очень сильно рассержен. — Что за плебейские манеры: превращать хорошую историю в сопливую мелодраму?! Оставьте пафос и глупое геройство для других, а у меня — не сметь!
Костыль нажал на спуск, но выстрела не последовало… Осечка! Незнакомец подошел и выхватил у него пистолет; передернул затвор; негодный патрон упал и покатился по растрескавшемуся линолеуму.
Евгений с Сержиком мигом связали Костыля и посадили рядом с его бойцами.
* * *
Незнакомец подошел ко мне; я сидел на диване; голова, наспех забинтованная, сильно болела и кружилась; меня поташнивало; каждое движение причиняло боль — мерзавцы сломали мне ребра, когда били.
— Ну что? — спросил он. — Настало время сделать выбор: бродячий цирк или крылышки на плечах? Наш договор остается в силе: я свое слово держу.
Я посмотрел на Васильича и на ребят. Мне было очень нелегко; можете себе представить, как мне было нелегко, но я все же тихо сказал:
— Крылышки…
— Хорошо, — поддакнул незнакомец; казалось, другого ответа он и не ожидал. Он обернулся к моим — теперь уже бывшим, я это очень хорошо понимаю, ибо кто же простит ПРЕДАТЕЛЬСТВО? — друзьям. — Спасибо. Вы прекрасные артисты и со своими ролями справились блестяще. Пусть это будет вам небольшой наградой, — он достал долговые расписки на шатер и грузовики и отдал их Васильичу. — А теперь можете идти. Оставьте нас.
— Да мы ведь… Не из-за этого, — растерянно сказал Васильич, пряча расписки в карман. — Просто… Чтобы никому не повадно было… Цирковых обижать… — он был очень жалок в ту минуту; куда девалась его былая стать? Он ссутулился, глаза потухли, румяные щеки с частой сетью красных прожилок повисли дряблыми мешочками. Васильич виновато улыбнулся и вышел; за ним и все остальные. Никто из них со мной не попрощался.
