* * *
Я проводил их долгим взглядом. Глаза мои были полны слез. Заметив это, незнакомец презрительно рассмеялся.
— Ты по-прежнему хочешь крылышки?
Я беззвучно кивнул.
— И ты по-прежнему хочешь делать тройное сальто САМ? Без моей помощи?
Я снова кивнул.
— Хорошо, — он вложил в мою руку пистолет и подвел к связанным бандитам. — Три выстрела — три удара сердца. И ты обретешь этот ритм навсегда. Он от тебя уже никуда не денется. Главное — целься в голову, чтобы с одного патрона.
Я колебался.
— Я так и думал! Ты слишком слаб! Такой же, как и они! — он ткнул пальцем в сторону двери, закрывшейся за Евгением: до последней минуты на что-то надеясь, он ушел последним. — Пойми: самый верный способ победить желания — это реализовать их. Добиться своего — любой ценой! Сделай — или сдохни! Ну что? Решился?
Я положил левую руку на сердце, прислушиваясь к его биению; правой крепко сжал пистолет. Три выстрела прозвучали ровно: я не волновался.
* * *
Вспоминая прошедшее, я вижу все необычайно ясно: так, будто это было вчера. Потом уже, спустя какое-то время, до меня окольными путями дошли слухи о судьбе моих товарищей.
С Козупеем на следующее утро случился сердечный приступ — прямо во время тренировки. Он стал кидать свои дурацкие гири, и вдруг — инфаркт! В пыльном захолустье, в маленьком городке, куда труппа направилась из Энска, в нищей больнице, где не было не то что лекарств — водопровода! — на двух продавленных койках, поставленных вместе (потому что на одной он не помещался), Козупей тихо скончался.
С его смертью труппа окончательно развалилась.
Сержик ушел в запой; Евгений женился на "племяннице" и работает охранником на овощном рынке; Васильич уехал в Краснодар и там устроился в небольшой ресторан: ходит от столика к столику и показывает карточные фокусы.
Ну а я… Что я? У меня — ангажемент в Лас-Вегасе, я выступаю в цирке при казино, каждый вечер делаю три оборота и, сосредотачиваясь перед трюком, каждый раз вспоминаю Энск, Васильича, Козупея, Женьку, Сержика, Вику, склоненные головы Костыля и его подручных, выстрелы, сочный хруст черепных костей, кровь, три связанных тела, бьющихся в предсмертной агонии, — и сердце мое охватывает такой ужас, что оно словно замерзает, покрывается слоем льда и начинает биться ровно. И синие крылышки на плечах понуро трепещут…
И каждый раз после представления я прихожу домой и, чтобы смыть с сердца этот липкий ужас, в одиночку напиваюсь до зеленых чертей. Надо же! Сделал — и не сдох! А жаль…
