Знал я, что в радость ему это будет. И вот он решился,
Не до конца от болезни оправившись (выйти в отставку
Намеревался он), тут же приехал, собрав свои силы,
Дабы торжественно-клятвенно-благоговейно промолвить
«Да». Это слово так искренне любит горячая юность.
Любит его и кто верою доброй исполнен. То слово
Многие годы назад прошептал он в душе, ещё детской.
С родиной он обручился, кровавою клятвой скрепивши
Право своё ей служить. Это право казалось священным.
Может, его обманула священная вера? Ведь круто
С верой, с любовью судьба поступила. Германия в прахе,
Попрано право её, и бичует себя безутешно
Бедное сердце германца, а страны, стяжавшие лавры,
Жуликоватой своей добродетелью громко бряцая,
Думают, как, сохраняя невинность, продлить наказанье.
Юноша бедный! За то, что отвергнуто, ты поручился,
Было уже опозорено раньше оно, поднималось
В мощи своей безграничной и эхом в тебе вырастая,
Смелости полное, чтобы сдержать ненасытную ярость
Мира безумного, свято уверен ты был в своём сердце:
Видит судьба твоё мужество (а не пустую браваду).
Но неподдельное мужество всё ж обернулось бравадой!
Так показаться могло, ведь суров приговор был судейский
И окончателен: выбрал он сторону вражеской силы.
Может, достойнее враг, раз десницей своею арбитр
Выбрал его как избранника рока, народ же немецкий
Ввергнул в кромешную ночь?.. Но не будем вопрос этот
ставить.
Это не важно, достоин ли наш неприятель победы,
Ибо душа мировая порой, вознеся лицемера,
Трезвость внесёт пораженьем, спасая важнейшие души.
Коль и не лучше был враг, так уж мы были плохи, конечно,
Подлым тогда было время, и слишком народ твой
германский
Времени верно служил. Но, мой юноша бедный, сказавши
«Да», ты другое душой произнёс! В твоём искреннем сердце
Билась иная Германия, подлинный образ отчизны,
Клялся ты родине мудрой, глубинной, которая прочим
Чужда всегда и всегда раздражает, но всё-таки вечно
Манит надеждою тайной и ужасом благоговейным.
«Да» ты не этой отчизне сказал, что себя позабыла и грозно
Силой телесной играла, восставши, чтоб миропорядок
Свой навязать, и теперь поплатилась жестоко за это.
Вот он, исход. Хоть и кажется ясным, решающим, может
Он подвести. Что такое победа и что — пораженье?
Где они? Можно ль о них говорить? Да расставлены ль
точки?
Разве победа в борьбе за владычество над обречённой,
Гаснущей, мертвенной ветхостью — это и вправду победа?
Ведь к завершенью приходит эпоха, и хочет отринуть
Новь человечества вовсе не эту победу, что спорна,
