Он как творения славного автор. Стоит, прислонившись
К створке дверной, и внимательно внемлет, мой верный
товарищ.
Он в сюртуке, ладно сшитом, по-бюргерски чист,
благороден.
Детски учтиво его жизнелюбье, но всё же страданье
Знает он близко и духом отмечен, знакомый с болезнью.
С ней он помолвлен пожизненно, часто она истязает
Бедного друга. Исполнен любовью и благоговейным
Страхом, дерзнул изложить он легенду о самом последнем
Из Икаридов, о доле смертельной его, да и сам он
Жребий такой отвоёвывал, Фауста сын и Елены,
Знак Виттенберга несущий и мету страстей Элевсина,
Заповедь смерти храня терпеливо душой раздвоённой,
Той, что опасно парит в равновесии жутком над миром,
Где неизменно прошедшее спорит с грядущим, и воля
С музыкой спорит, и тайна — со словом, и логика галлов —
С духом германским. И ринулась всё же душа без оглядки
В ночь роковую. Но к ясному небу уже воспаряет
Светлый, в лучах ореол, этот образ извечно священный.
Вот написал он о чём, двадцать глав описания длятся,
Или, вернее сказать, изменения, метаморфозы:
Ибо они вариации суть на единую тему,
Тему смертельно застывших весов. Этот труд философский
Облагородил он чувством глубоким и очарованьем
Каждую часть наделил в описаньи тончайшем предметов.
Книгу я эту люблю больше всех из написанных ныне,
Издавна близок её мне ландшафт многогранный, который
Есть часть меня, как и я его часть, и тайком улыбаюсь,
Если услышу, как хвалят её приобщённые к теме.
Вот что скажу про него я. Другой же в течение действа
Прямо стоять был не в силах, сидел он торжественно
в кресле,
Руки бескровные на набалдашник большой поместивши
Трости, похожей на посох. Её наконечник упёрся
Плотно в ковёр. И сей лик двадцатипятилетний
Бледен был слишком и слишком серьёзен. В немом
напряженьи
Спину держал он, как старец, усильем осанку хранящий.
В серо-зелёном был платье. На фронте четыре провёл он
Года, за родину храбро сражаясь. Поэтом, студентом
Был только-только. Но вот раскалённым металлом зубчатым
Ногу ему раздробило. В карман угодивший осколок
В месиво страшное всё раскурочил: ключи и монеты,
Что там ещё… Пролежал в лазарете он долго, и чудом
Ногу спасти удалось. Нет, мы не были раньше знакомы.
Но до ранения страшного с ним завязалась у нас переписка.
Сердцем я всем оценил его чистую смелую душу.
И когда время пришло твоего поручителя выбрать,
Тут же подумал о нём. Глубока, благородна по сути
Мысль, что найдёшь ты опору, рождённая временем
смутным,
В том, кто был времени этого юным борцом беззаветным.
