Сестричка
Наша община весёлая чтит и щадит тебя, дочка,
Ссоры и гомон смолкают, когда ты находишься с нами,
Новая ты на земле и священна тем самым; не зная
Речи родной, ты задумчиво слушаешь, как мы болтаем,
Смотришь надмирно, и всё-таки неотделима от близких,
Укоренившихся в мире, в котором бушует застолье;
Чуть возвышаясь над полом, в малюсеньком кресле
сидишь ты,
Что до колена нам, взрослым, едва лишь вершиной доходит,
Там в уголке восседаешь чуть наискось и прислонившись
К спинке, и каждый, склоняясь, свой голос слегка
приглушает;
Ты поднимаешь глаза и тогда, от души улыбаясь,
Вслушаться хочешь в любовь, доверяясь и силясь
постигнуть
Нас, изначально знакомых. Но хрупкое это созданье —
Старости полный двойник. Точно то же беззубье, того же
Взгляда пытливость и эта же дрожь головы, не нашедшей
Твердой опоры в хребте, предвещают конец человечий;
Дивный, однако, расцвет наше сердце умеет растрогать,
Одушевить, а вот позже бессилье, которое тоже
Бережно чтим и лелеем, дыхание склепа овеет
Жутью, и холодом нас и обдаст, и скует леденящим.
Ты, о святое дитя! — так я часто тебя называю.
Чувствуя сердцем, как чудно достоинство ты сохраняешь.
Пища невинна твоя и чиста; и очерчены губки
Пухлою дужкой, как в ангельских образах с древних
полотен.
Не осквернило ещё ни одно эти губы нечистое слово,
Тлел бы в котором и умысел злой, и обман, и сомненье.
Вспомнил я тут же, как давеча, в день мой рожденья
последний
В шутку родные тебя принесли мне, чтоб ты, как большая,
Тоже поздравила папу. Но видел тебя я доселе
Только в пелёнках. Теперь же ты в праздничном пышном
наряде,
В платье из белого шёлка, что ног твоих ниже свисало,
В воротничке белоснежном и свежекрахмальном,
со вставкой,
И подбородок держала со строгостью грандов испанских.
Вдруг показалась мне новой ты, словно одухотворённой.
В доме зовёшься ты близкими именем странным -
«Сестричка».
Некогда «сёстрами» звали в родных нам с тобой палестинах,
Где островерхи фронтоны, тех, в серое скромно одетых,
Чётки избравших с чепцами. Эти невесты Христовы
Жили в домах, где петляла безмолвная темь коридоров.
Сёстрам послушные старшим, ухаживать были готовы
И за отцом умирающим, и за ребёнком, который
Мечется в злой лихорадке. Тихонько она появлялась,
В сторону сумку поставивши, спутницу в дальней дороге,
Серую скинув накидку и серый чепец развязавши,
В белом, в оборках оставшись, и в туфельках белых ходила,
Тихо готовя компрессы, больным подавая лекарства;
Только лишь чётки стучали чуть слышно на поясе девы.
