— Александр Трифонович обижается, что его не пригласили.
Мы перешли в кабинет Твардовского. Там сидели, помню, А. Г. Дементьев, В. Я. Лакшин, Ю. Г. Буртин. Александр Григорьевич сказал мне свое неизменное:
— Все балуешься.
И добавил, симпатично окая:
— Ой, смотри, доиграешься.
Тут он. как говорится, в воду глядел…
Меня поразил вид Александра Трифоновича. Он выглядел мрачно, как никогда. Словно какая-то тяжелая тень упала на его лицо. Для него наступала самая трудная и невыносимая пора. Приближался конец его работы в «Новом мире», а вместе с этим — и его жизни.
При виде Твардовского, молчаливого, подавленного, я растерялся. Начал читать безо всякой надежды на успех. Чувствуя и разделяя состояние главного, все сидели какие-то скованные. Но вот кто-то улыбнулся, кто-то хихикнул. Я увидел, что «АТ», как его называли в редакции, тоже улыбается. Потом все начали смеяться. Мои опасения оказались напрасными.
Александр Трифонович мне сказал:
— Спасибо, ямщик, разогнал ты мою неотвязную думу.
А потом добавил:
— Только знаете, 3. С., в ближайшие номера мы вашу пародию по ставить не сможем.
Все дружно рассмеялись, а я ушел счастливый.
Я получил много одобрительных откликов, но особенно не обольщался — те, кому пародия не понравилась, обращались уже не ко мне.
В секретариат Московской писательской организации приходили донесения — назовем их так — о том, что я написал и распространяю идейно порочную, чтобы не сказать антисоветскую, пародию. Впрочем, почему «чтобы не сказать?» — так и писали.
Мое начинающееся «дело» было передано в партбюро Института мировой литературы им. А. М. Горького, где я работаю с 1954 года и где состоял на партучете. Секретарь Киевского райкома партии Юрий Александрович Юшин предложил нашему секретарю партбюро Л. М. Юрьевой обсудить мою пародию на партсобрании. Лидия Михайловна ответила: «Если проводить такое собрание — все будут критиковать не пародию, а кочетовский роман».
Тогда Ю. А. Юшин решил обойтись без первичной нарторганизации. 9 июня 1970 г. состоялось бюро Киевского райкома. До этого Юрий Александрович беседовал со мной, как с человеком, допустившим ошибку. На заседании бюро он разговаривал со мной так, как будто я совершил преступление. От меня добивались признания, что я высмеиваю не роман Кочетова, а нашу жизнь, строй, устои. Этого я признать не мог и был единогласно исключен из партии.
Затем — заседание в МГК КПСС под председательством В. В. Гришина.
