— Море-то осенью дышит. Скоро и зимушка задует.
— Кончается наше лею, — в гон ему ответил похожий на исхудалого подростка Бесекерский и с необычным для шестидесятилетнего человека проворством выбежал из кабинета. Хлопнула где-то дверца шкафа, звякнули рюмки. Хозяин внес графин с лимонной настойкой.
— Вот и согреем свои старые кости.
Маленькой сухой рукой мехоторговец наполнил рюмки и чокнулся с Учватовым. «Хитрая бестия», — думал Учватов, всматриваясь в сморщенное, с редкой бородкой, лицо Бесекерского. В нем было что-то птичье. То ли от крючковатого тонкого носа, то ли от круглых темных глаз, близко посаженных друг к другу, то ли от того, что расчесанные на пробор седые волосы закрывали уши. «На филина похож. Не спрашивает, зачем пришел, поманежу его».
Но Бесекерский хорошо знал начальника радиостанции — сам все выложит. И чем значительнее новость, тем скорее.
Учватов поставил рюмку и, забыв о своем намерении не торопиться с сообщением, извлек из кармана тужурки бланк радиограммы и протянул его Бесекерскому.
— Только для вас, Исидор Осипович. Еще никто… прямо с радиостанции…
Бесекерский взял со стола очки в тонкой металлической оправе, одной дужки не было и ее заменяла черная тесемка, долго прилаживал их, не замечая заискивающего взгляда Учватова, и начал медленно читать. Учватов внимательно следил за выражением лица Бесекерского — ожидал удивления, досады, может быть, даже растерянности. Ведь он же рекомендовал Москвина, которому придется убираться. Но мехоторговец спокойно вернул телеграмму Учватову и, снимая очки, сказал:
— Пора, давно пора законной власти у нас быть, Иван Захарович. Еще по одной рюмашечке!
Учватов был так разочарован, что от огорчения не произнес ни слова, молча взял рюмку, проглотил обжигающую горло жидкость.
— К ужину не смею пригласить, — Бесекерский поднялся со стула. — Задерживать вас не могу — такое известие должны все знать. Думаю, что господина Москвина вы еще в управлении застанете.
Это был уже приказ. Учватов вышел от мехоторговца с ощущением полученной пощечины.
Бесекерский в окно посмотрел вслед быстро зашагавшему Учватову, направившемуся к мостику через реку, и подошел к столу, выдвинул ящик. В нем лежала небольшая карта Российской империи с воткнутыми в нее бумажными флажками на булавках. Положив карту на стол, Бесекерский поправил флажки, сделал новый из желтой бумажки и воткнул его в черную точку с надписью Ново-Мариинск. Это был самый крайний флажок на востоке. Облокотившись о стол, Бесекерский долго смотрел на флажки. Красные были в центре страны, за Уралом, желтые — по окраинам. Они отступали перед красными. Было над чем призадуматься. Предстоящее появление на Чукотке нового уездного начальника Бесекерский не расценивал как признак укрепления власти Колчака. «Бежит верховный правитель России, — с горькой иронией думал Бесекерский. — Сползает к морям, за окраины цепляется. Даже за нашу богом забытую сторонушку. А зачем?»
