— Слушай, Доша. Есть предложение. Ты за меня сдаешь лабораторию и начерталку, а я за тебя — химию. Идет?
Химию Марк не любил и с радостью согласился. Обмывали соглашение в небольшой портерной на Лопухинке. Сидели на мокрой верандочке, пили прохладное пиво из высоких стеклянных кружек. Напротив них остановилась пролетка, из нее вышел старомодный господин. Увидел Сашу Румянцева, приподнял котелок и засеменил дальше, к большому дому в глубине сада.
— Кто это? — спросил Марк.
— Академик Павлов, — ответил Саша. — Нобелевский лауреат.
После третьей кружки Саша разоткровенничался.
— Доша, а что ты думаешь делать потом, когда закончишь институт?
— Не знаю, Саша, я еще не думал…
— А зря, Доша, зря. Вот мне лично все ясно. Закончу и махну туда…
— Куда туда? — не понял Марк.
— Туда, — Саша сделал жест рукой, — в Европу…
— Почему, Саша?
— Плохо здесь, Доша. Плохо. А будет — хуже. Помяни меня, — хуже и страшнее…
…Однажды утром Марк шел на лекцию мимо привратника. Тот заметил Марка, помахал ему рукой:
— Вам письмо!
Марк разорвал желтый конверт. Внутри была записка, напечатанная на машинке.
«Просьба зайти 15 мая по адресу… комната №… 10 часов». Подпись была неразборчива.
Адрес был Марку знаком. Большой крашенный синей краской дом на Березовой аллее. Он несколько раз проходил мимо него, когда бродил по Каменному острову. В назначенный час он вошел в стеклянную дверь. Увидел надпись «Отдел пропусков». Протянул бумажку офицеру с синими петлицами. Тот сверился с записью в толстой книге. Передал Марку картонный квадратик. «Распишитесь здесь».
Вышел краснофлотец. Взял у Марка пропуск. Провел коридорами. Нажал на звонок. Дверь открылась. За столом сидел лысоватый человек в морской форме с орлиным носом и пронзительными голубыми глазами.
— Товарищ Дадашев?
Марк ответил по-военному.
— Так точно!
— Прошу садиться. Мне вас рекомендовал Вася Щукин. Моя фамилия Кребс.
* * *
…Стараниями графа Зыбова майским, почти по-летнему теплым днем Павловский дворец и Павловский парк были отданы на откуп служителям муз. Формальным поводом был праздник пролетарского искусства. Однако все знали настоящую причину: Тоныч сдавал дела. Уже несколько месяцев, как Луначарский подписал ему длительную командировку в Германию, а теперь пришла и виза из германского консульства.
С двенадцати часов в павильоне Росси играл камерный оркестр. Чуть дальше, в Круглом зале, там, где сходились аллеи, надрывался хор Пятницкого. На постаментах, у чугунных решеток, читали стихи поэты, пролетарские и не очень. В парадных залах дворца была развернута выставка «Художники Ленинграда — пятилетке».
