Велико было мое удивление, и даже ужас, когда я увидел, что это стоящий на четвереньках, пытающийся встать человек. Он производил впечатление пьяного, беспомощно качаясь, он пытался подняться, падал, опять приподнимался и вновь падал — и все это с ужасающей медлительностью и без единого звука.
Я подошел вплотную и нагнулся над ним. Он опять попытался встать. На меня в упор смотрели широко раскрытые невидящие глаза. Освещенная луной часть лица была покрыта инеем и отливала мертвенно-белым цветом, в то время как часть, находящаяся в тени, казалась угольно-черной. Мурашки пробежали у меня по спине. Кто это? Откуда?
Мысль о том, что это может быть кто-нибудь из нашего транспорта, даже не пришла мне в голову. Ведь я вышел из Усть-Среднекана через шесть часов после отъезда транспорта, и все наши давно должны были быть в зимовье.
В первый момент в голове мелькнуло нелепое предположение, что в зимовье подвыпили какие-то проезжие и один из них пьяным вышел на дорогу.
— Кто ты?! Что с тобой?! — закричал я.
Человек, тяжело ворочая губами, произнес что-то, и я скорее догадался, чем услышал слово «ослаб». С трудом приподняв его, я сунул ему в рот кусочек галеты. Он стал медленно жевать.
«Что делать?» — мучительно раздумывал я. Дорога проходила посредине русла Колымы. Берега ее чернели вдали на расстоянии около километра каждый, и добираться до них надо было по глубокому снегу. Мелькнувшую было, мысль дойти до берега и, разложив там костер, отогреть замерзающего, пришлось отбросить. При первой, же попытке сойти с дороги я глубоко увяз в нетронутом снегу.
Я приподнял человека и взял под руку, пытаясь вести, но он, пройдя два-три шага на несгибающихся ногах, падал в снег. Я оттирал ему руки, лицо, совал в рот раскрошенные галеты и вновь заставлял встать и двигаться дальше. Повиснув на мне, он делал несколько подкашивающихся шагов и снова камнем падал на дорогу. С каждым разом поднимать его становилось все труднее и труднее, и вот наконец он упал и не было никакой возможности заставить его подняться. При попытке поставить его на ноги туловище валилось то в одну, то в другую сторону; бедняга, по-видимому, потерял сознание. Я взвалил его на спину и понес, но, пройдя каких-нибудь триста-четыреста шагов, почувствовал, что выбиваюсь из сил. Тело дрожало мелкой дрожью, ноги сводила судорога, кружилась голова, безумное желание прилечь и уснуть охватило меня.
Стало ясно, что, продолжая нести его, я не смогу ему помочь, так как сам скоро дойду до такого же состояния. Остается одно: положить его, как можно быстрее бежать к зимовью, поднять там тревогу и с одеждой на нартах выехать за ним. Я опустил его на край дороги. Ярко светила огромная безмолвная луна, и на голубоватой поверхности, распластавшись, лежала черная неподвижная фигура. Слезы потекли у меня из глаз. Я чувствовал себя маленьким, жалким, беспомощным. Не оглядываясь, я побежал вперед, рассчитывая, что зимовье находится сравнительно недалеко и что помощь еще поспеет. Километра через полтора я увидел быстро мчащуюся навстречу нарту. Подъехав ко мне, каюр остановился.
