— Пожрать дай, — нарушил Алексей затянувшееся молчание. — Мы поживем пару дней, только помалкивайте об этом.
— Само собой, — засуетился лохматый. — Верка, собери на стол.
Верка зашустрила на кухне, а лохматый пристроился рядом с Алексеем на табуретке, почесал волосатую грудь и сказал неуверенно:
— Леха, крестный сказал, чтоб ты сразу к нему…
— Да понял я, не дергайся…
— Я что, мне что велели… — засуетился тот, вскочил, извлек из холодильника поллитровку и торопливо разлил водку в четыре чашки.
Чашки были грязные, а запах у водки сивушный. Сели за стол. В центре красовалась сковорода с картошкой, огурцы в банке и крупно порезанный шмат сала. От грязи у меня мгновенно пропал аппетит.
— Гришка, коды налей, — распорядилась женщина, опасливо понюхав водку. Гришка принес воды в кружке и нетерпеливо предложил:
— Ну, со свиданьицем…
Подняли чашки и чокнулись. Я тоже, чтобы компании не портить, пить, однако, не смогла. Верка выпила и забулькала водой, левой рукой размахивая, точно отгоняя муху. Мух было достаточно, но избавиться от них таким способом возможным не представлялось.
— Ты когда в городе объявился-то? — захрустев огурцом, спросил Гришка.
— На днях.
— А где был, чего ж не сразу к нам?
Дело у меня было, Григорий.
Лохматый Григорий уставился в чашку и сидел так минуты три, не меньше, как видно, обнаружив в ней что — то для себя чрезвычайно интересное.
— Ты часом не Серого ищешь? — неуверенно спросил он, косясь на Алексея.
Тот тоже хрустнул огурцом и усмехнулся:
— А хоть бы и так.
— Дело-то старое, Алексей, плюнь… Беды бы не было… Ты пока там отдыхал, много чего переменилось.
— Да? Интересно.
Гришка поежился, опасливо замолчал и разлил по второй.
— Сам-то очень беспокоился, как бы ты дров не наломал. Потому и видеть тебя хотел.
— Серый не жилец, пришибу паскуду!
— На черта он тебе сдался? Что было, быльем поросло…
Тут вдруг встряла Верка, хлопнула по столу полотенцем, глазищами сверкнула и рявкнула:
— Не слушай его, Алексей' Серый — сука, заждались его черти, чтоб ему сдохнуть… Я б его сама порешила, да руки коротки.
— Чего городишь-то, чего… — зашипел на нее Гришка, но она и его полотенцем стегнула:
— А этот собачий хвост оттого боится, что прав он: как ты сел, тут много чего переменилось. Крестный твой да Серый теперь закорещились, вместе дела крутят, вот и пошла суета: боятся, что ты, как вернешься, первым делом долги раздашь. Потому и поговорить желает, воспитывать начнет. Мол, кто старое помянет… Только ты не слушай, Серому ты как заноза, по одной земле вам не ходить. Не ты его, так он тебя…
