— Я ценю тех, кто готов лизать сапоги истинным правителям этих земель, и лишь потому он присутствует наравне с нами на этом пиру.
— Слышь, Гавран, — шепотом окликнул в это время своего соседа один из связанных раненых ратников, лежащий на небольшой галерейке, надстроенной сверху залы.
Тот не откликнулся, продолжая жадно вслушиваться в слова Бату. Лишь когда хан умолк, Гавран неохотно повернулся к товарищу:
— Чего тебе, Прок?
— Я спросить у тебя хотел. Послышалось мне, что этот нехристь нашего князя своим братом назвал, али как?
— Так оно и есть, — хмуро отозвался Гавран. — Видать, давно они с ним снюхались.
— Будя каркать, — сурово осудил Прок и попенял товарищу: — Не зря тебя так прозвали[50]. Вечно ты…
— Или ты сам не слыхал, как он перед всеми своими гостями похвалялся? — заметил Гавран. — А когда по-своему заговорил, то и вовсе сказал, что ценит тех, кто ему сапоги лизать готов. Не зря князь то и дело на встречи с ним ездил. Вот и докатался.
— Может, ты как-то не так понял? Ты же их язык плохо знаешь. Спутать не мог?
— Мог, — согласился Гавран. — Вот только то, что он на нашем лопотал, мы вместе слыхали. Или тоже спутали? А как они обнимались, ты видел? Ухо ослышаться может, а гляделки?
Прок в ответ лишь тоскливо вздохнул. Возразить было нечего.
— А чего делать-то теперь? — после недолгого молчания спросил он.
— Ясное дело, бежать надо.
— Как?! — простонал Прок.
— Пока не знаю, — сурово отозвался Гавран. — Но ежели не мы, то кто известит государя об измене?!. Стало быть, надо как-нибудь исхитриться, удобный случай искать. Или ты мыслишь, что он сам к тебе приплывет?
— А хотелось бы, — безнадежно откликнулся Прок.
Бывает, что желания человека вдруг сбываются. Такое происходит редко, судьба скупа на чудеса, но иногда, в кои веки… Вот и на этот раз удобный случай, словно услышав Прока, и впрямь приплыл к ним. Не сам, конечно, а направленный темником Бурунчи.
Врочем, если бы не более сообразительный товарищ, то сам Прок так и не дотумкал бы. Зато Гавран, едва темник ехидно осведомился, не надумали ли славные воины после всего увиденного перейти на службу к великому хану, который в своей неизбывной милости дарует им в этом случае прощение за то, что они осмелились сражаться против его доблестных багатуров, тут же нашелся:
— Обмыслить надо все, боярин, — неторопливо протянул он. — Князя-то государь и простить может — сын ведь. А нам пути назад будут отрезаны. Если мы к твоему хану перейдем, то нас только веревкой пеньковой благословят, не иначе.
