— Счастливо оставаться, Роман.
Хорошо в тайге. Николай шел распадком, заросшим лиственницей и стлаником, темными кустами ольхи и пахучим тополем. Лесной запах был особенно терпким после недавнего дождя. У обнаженного корня кедрача суетились сотни муравьев. Наверное, паводок принес беду и в их подземные жилища. Белка деловито прыгнула с сучка на сучок. У каждого свои заботы. Вот и у него не все ладно. Люба… Привязался к женщине, да еще к замужней. Что делать? Вон там, вдали, туман над низиной. Попробуй, поймай его! Молодой месяц на светлом июльском небо. Достань его!
Где-то, теперь уже совсем близко, шумит экскаватор. Машина стоит на краю глубокого разреза и кажется жирафой на водопое. Вот поднимается голова на длинной шее, несколько раз раскачивается, потом взмах — и голова высоко заносится над чернеющей грядой отвала.
Лесной дух вытеснен здесь запахом угля и свежевзрытой земли.
Через десять минут Николай садится за рычаги. Здесь уже ни о чем не думается, кроме работы, кроме того, чтобы полней зачерпнуть ковш, быстрей поднять, дальше отбросить эту груду глины и торфа. Поворот… еще поворот…
Управлять машиной было сегодня особенно тяжело. Николай изо всех сил тянул на себя рычаг, упираясь в переднюю стенку кабины. Вязкий грунт не поддавался. Но и этого было мало! Еще беда. Лопнул трос. Они с Винтиком, связывая его, ободрали до крови руки. Потом полетели зубья ковша. Никогда еще у Артемьева не было такой трудной смены. Зубья надо наваривать. Дело затяжное!
Они всей бригадой пошли в поселок. Ребята направились к общежитию, а Николай свернул к домику механика. Лавлинский еще не спал. Рассматривал какие-то эскизы.
— Видишь, армянские ребусы всю ночь разгадываю, — пожаловался он машинисту. — У добрых людей чертежи, а у нас, изволите ли видеть, ребусы! Ну, а у тебя что случилось?
Николай стал рассказывать об аварии, о валуне, на который он напоролся. При этом не меньше пяти раз повторил, что в аварии виноват он, один он! И ведь до выполнения месячного плана оставалось всего ничего…
Иван Федорович слушал, сочувственно кивал головой. Потом сказал, что сварку раньше утра никто не сделает.
— Ты знаешь, приятель, когда была первая авария на земле? Когда обезьяна взяла палку и стала сбивать орехи. А палка сломалась. Дело было ночью… И что ты думаешь, обезьяна сделала? Пошла спать… И не стала никого будить!
Николай тяжко вздохнул и пошел к двери.
Лавлинский тоже встал, потянулся и зевнул:
