И стихия отступила.
Машина Симонова спускалась с отвала медленно, осторожно. Все бульдозеристы высунулись из кабин и с тревогой наблюдали за спуском, каждую минуту готовые прийти на помощь…
Но Симонов отлично знал свою машину и уверенно вел ее по откосу. Через несколько минут Роман стоял у подножья отвала и говорил с недоумением, поглядывая вверх:
— И как я туда, лисий нос, забрался. Сам не знаю! Крутизна ж! Вот скажи сейчас — ни за что б не залезть. И машине каюк и себе гроб с музыкой…
Но долго рассуждать было некогда. Вон еще три бульдозера подбрасывают грунт к краю руслоотводной канавы. Надо торопиться. И Лисий Нос ведет свою машину туда же. Он, будто пробуя холодную воду, загоняет трактор дальше и дальше. Но Отчаянный сопротивляется, спорит с ним, старается вырвать из-под ножа тяжелые окатанные кремни, поднятые со дна. Вода бурлит и подбирается к кабине… Но еще два-три заезда — и с канавой будет покончено. И тут одна из гусениц подвела — лопнула и «расстелилась» под слоем воды, доходившей до колена. И какой воды! Ледяной, бурлящей, грязной, ворочающей тяжелые камни и деревья. Только стань на дно потока, и тебя в любую минуту может сбить с ног, а упадешь — едва ли встанешь.
Все это видел Ефим Пинчук. Вот когда ему пригодились его «скороходы». На ходу подтягивая высокие раструбы, он первым ринулся в воду. Лисий Нос уже спрыгивал со второй гусеницы. Машина застыла на месте, хотя дизель продолжал работать и словно сотрясал ее изнутри. Остановил свой бульдозер и друг Романа — Саша Уралец. Высоко поднимая ноги, балансируя, будто он шел по канату, Саша добрался до машины и стал искать в воде край растреклятой гусеницы. Пинчук орудовал ломиком. От холода сводило ноги, руки, но все трое не отошли от бульдозера, пока не «обули» его. Роман, бросив на ходу «спасибо, братцы», — снова вскочил в свою машину. Опять заскрежетал песок под ножом. Началось новое наступление на Отчаянный.
А на берегу тем временем, у костра с жидким дневным пламенем, Ефим Трофимович выливал воду из сапог. И при этом бормотал, лязгая зубами:
— Вот я и говорю: коняшка, это хорошо! Но разве с ней, с лошадкой, на эту прорву пойдешь? Одолеешь? Нет, не будь в тайге машин, этому бы золотишку здесь лежать да полеживать…
Ветер уносил тучи, и наконец солнце разорвало темную завесу. Все вокруг стало радостным. Деревья шуршали, отряхиваясь под ветром. Последнее облако быстро неслось над сопкой, и тень его как бы разрезала гору на две части: темная становилась все меньше, а светлая, зеленая, росла. Белые заплаты снега на вершине таяли на глазах.
