— Не надо! Сам простудишься! Давай вот так… Я одну полу на себя накину, и тогда нас обоих не промочит…
Небо было таким черным и клубящимся, что ближней кочки не различить. Николай чувствовал тепло Любушкиного плеча, но в то же время была она какой то далекой и отчужденной. Шла задумавшись. Вздыхала потихоньку.
— Ты все о Цыганке?
— Обо всем. Говорят, паводки эти опасные… А Роман, когда опасность какая, он как черт! Пока в самое пекло не влезет, не успокоится. Да что тебе говорить! Ты и сам… не как все люди. Чудной какой-то…
— Почему чудной?
— Ходишь, ходишь за мной, как тень. Думаешь, я не вижу? И другие не видят? Был бы ты нахал какой, я б тебе давно от ворот поворот показала. А ты… чудной просто. И жалко мне тебя почему-то…
— Жалко? И всего?
Люба ничего не ответила.
— Дождинки у тебя на волосах, как бисер висят, — сказал ни с того ни с сего Николай.
— Эх ты, дождинка! — вздохнула она. — И где вы все красиво говорить учитесь? Вам только поверь!
Николай бережно поправил на ней плащ, плотней обнял за плечи.
— Неужели и мне не веришь, Люба?
Но она опять ничего не сказала в ответ.
На конбазе толпились люди. Начальник участка, двое взрывников и кучер с водовозки седлали коней, собираясь на полигон.
Пинчук суетился больше всех.
— Не гоните! Дорога тяжелая… Не затягивай, не затягивай! Там не парад, а стихийное бедствие… Спирт не забудьте! Пригодится. Кто-нибудь обязательно в воду свалится. Там такие канавы… О-хо-хо! Я ж всегда говорю: в тайге без лошади амба! Машина хороша, пока все хорошо…
Люба, увидев, что всем не до нее, не до больной Цыганки, вдруг заплакала.
— Вот так-так, — подошел к ней Пинчук. — Ревем, значит? Воды подбавляем. Вместо того чтоб пойло варить. Я ж тебе объяснял: есть трава целительная. Иди возьми торбочку у меня. Подумаешь, молока сбавила животная! Все обойдется!
— Напугали меня. Говорят, здесь цветки есть на лугах…
— Новость какая! Ну и дальше?
— Ядовитые они…
— Языки здесь есть ядовитые! Буровишь такое. Сказано тебе — затопляй печь и ставь чугун. Травы возьми с горсть, не больше. Домой уж сегодня тебе идти не придется. Мы все — на паводок.
— Я останусь. Только как там Роман?
— Вечером вернусь — доложу, как там твой воюет.
— Дядя Ефим! Может, вам тоже не ходить? У вас же ревматизм!
— Спасибочки, что напомнила, — недовольно буркнул старик. — Сам знаю, где мне быть. Найди лучше мои резиновые скороходы.
Заметив Николая, старик строго вскинул глаза:
— И ты здесь?
— Пришлось Любу проводить. А теперь — на полигон.
