| Если у меня были деньги, я покупал сластей, мы пили чай, потом охлаждали самовар холодной водой, чтобы крикливая мать Людмилы не догадалась, что его грели. |
| Sometimes grandmother came to see us, and sat down, making lace, sewing, or telling us wonderful stories, and when grandfather went to the town, Ludmilla used to come to us, and we feasted without a care in the world. | Иногда к нам приходила бабушка, сидела, плетя кружева или вышивая, рассказывала чудесные сказки, а когда дед уходил в город, Людмила пробиралась к нам, и мы пировали беззаботно. |
| Grandmother said: | Бабушка говорила: |
| "Oh, how happily we live! | - Ой, хорошо мы живем! |
| With our own money we can do what we like." | Свой грош - строй что хошь! |
| She encouraged our friendship. | Она поощряла нашу дружбу. |
| "It is a good thing when a boy and girl are friends. | - Мальчику с девочкой дружиться - это хорошее дело! |
| Only there must be no tricks," and she explained in the simplest words what she meant by "tricks." | Только баловать не надо... И простейшими словами объясняла, что значит "баловать". |
| She spoke beautifully, as one inspired, and made me understand thoroughly that it is wrong to pluck the flower before it opens, for then it will have neither fragrance nor fruit. | Г оворила она красиво, одухотворённо, и я хорошо понял, что не следует трогать цветы, пока они не распустились, а то не быть от них ни запаху, ни ягод. |
| We had no inclination for "tricks," but that did not hinder Ludmilla and me from speaking of that subject, on which one is supposed to be silent. | "Баловать" не хотелось, но это не мешало мне и Людмиле говорить о том, о чём принято молчать. |
| Such subjects of conversation were in a way forced upon us because the relationship of the sexes was so often and tiresomely brought to our notice in their coarsest form, and was very offensive to us. | Г оворили, конечно, по необходимости, ибо отношения полов в их грубой форме слишком часто и назойливо лезли в глаза, слишком обижали нас. |
| Ludmilla's father was a handsome man of forty, curly-headed and whiskered, and had an extremely masterful way of moving his eyebrows. | Отец Людмилы, красивый мужчина лет сорока, был кудряв, усат и как-то особенно победно шевелил густыми бровями. |
| He was strangely silent; I do not remember one word uttered by him. | Он был странно молчалив, - я не помню ни одного слова, сказанного им. |
| When he caressed his children he uttered unintelligible sounds, like a dumb person, and even when he beat his wife he did it in silence. |
