Как у наших у ворот,
У моей калитки,
Удавился коммунист
На суровой нитке.
— заголосила полковничья внучка, размахивая именным платочком дедушкиным.
И вдруг в горячем экстазе затрясло спутницу альбиноса Великой Германии: что-то рвалось из нее, и плечи подрагивали, и губы, облизав макияж, нашептывали нечто горячее.
Насмешили всю Европу,
Показали простоту,
Десять лет лизали жопу,
Оказалося, — не ту…
— выпалила степенная, огляделась шально, руками тряхнула так, словно хоровод собралась завести.
Мы живем, не унываем,
Смело движемся вперед.
Наша партия родная
Нам другую подберет,
— подхватила комсомольская богиня, сдирая с шеи завернутую по-аглицки косынку.
И все, и вырвалось, и понесло. «Давай Нюрка, давай!» — подбадривала компания.
Нюрка, так, оказывается, звали спутницу, порозовела под густым слоем искусственной западной молодости, налилась яблочком румяным, осушила одним махом водку. Рукавом парчовым закусила и:
Обижается народ:
Мало партия дает.
Наша партия — не блядь,
Чтобы каждому давать.
Мужская часть банкующих из коленок, подметок, ладоней, из посуды столовой разной соорудила оркестр, аккомпанемент был что надо.
Полковничья внучка, стряхнув с плеча руку дедушки, скользнула, пританцовывая, — в круг:
Я в колхозе родилась,
Космонавту отдалась.
Ух ты, ах ты,
Все мы космонавты.
— и, чуть притаранив опешившего, почерневшего от ревности дедушку, к принцессе комсомольской пошла.
Ну тут уж и мужички злобесные не удержались, и откуда взялось только!
Сидит Ленин на суку,
Гложет конскую ногу.
Ах ты, тпрунька, гадина,
Советская говядина.
— припомнили эти вновьиспеченные кабалисты. Но и дамы не растерялись, ответили:
Я работала в колхозе,
Заработала пятак.
Пятаком прикрыла жопу,
Ну а…зда осталась так.
Ох, и раскраснелся передовой отряд эксплуататоров-расхищенцев, поглядеть любо-дорого. Даже старик помолодел и свою семечку вставил, хитрец, специально ждал, когда выдохнутся банкетчики:
Хорошо быть кисою,
Хорошо — собакою:
Где хочу — пописаю,
Где хочу — покакаю.
Но нашли силу банкетчики, достойно ответили нищему, уже в смешанном хоре негодующих голосов:
Ах ты, тпрунька, гадина,
Советская говядина!
И откуда-то со стороны невидимых доселе кулис донеслось эхо. Да нет, не эхо то было. То вырулил в костюмчике светлом, гладкий, сияющий, точно белый «мерседес», певец эпохи рвущихся сердец, объект зависти самого Маккартни, нестареющий, несгибающийся, вечный Зев…
Это время зовет — БАМ!
На просторах земных — БАМ!
И большая тайга покоряется НАМ!
