|
| He was now fully awake; but the hammering on his door went on. | Теперь Рубашов проснулся окончательно - но стук в дверь слышался по-прежнему. |
| 3 | 3 |
| The two men who had come to arrest Rubashov stood outside on the dark landing and consulted each other. | Двое, которые пришли за Рубашовым, совещались на темной лестничной площадке. |
| The porter Vassilij, who had shown them the way upstairs, stood in the open lift doorway and panted with fear. | Дворник Василий, взятый понятым, стоял у открытых дверей лифта и хрипло, с трудом дышал от страха. |
| He was a thin old man; above the torn collar of the military overcoat he had thrown over his nightshirt appeared a broad red scar which gave him a scrofulous look. It was the result of a neck wound received in the Civil War, throughout which he had fought in Rubashov's Partisan regiment. | Это был худой, тщедушный старик; его задубевшую жилистую шею над разодранным воротом старой шинели, накинутой на рубаху, в которой он спал, прорезал широкий желтоватый шрам, придававший ему золотушный вид. Он был ранен на Гражданской войне, сражаясь в знаменитой рубашовской бригаде. |
| Later Rubashov had been ordered abroad and Vassilij had heard of him only occasionally, from the newspaper which his daughter read to him in the evenings. | Потом Рубашова послали за границу, и Василий узнавал о нем только из газет, которые вечерами читала ему дочь. |
| She had read to him the speeches which Rubashov made to the Congresses; they were long and difficult to understand, and Vassilij could never quite manage to find in them the tone of voice of the little bearded Partisan commander who had known such beautiful oaths that even the Holy Madonna of Kasan must have smiled at them. | Речи Рубашова на съездах партии были длинные и малопонятные, а главное, Василий не слышал в них голоса своего бородатенького командира бригады, который умел так здорово материться, что даже Казанская Божья Матерь наверняка одобрительно улыбалась на небе. |
| Usually Vassilij fell asleep in the middle of these speeches, but always woke up when his daughter came to the final sentences and the applause, solemnly raising her voice. | Обычно Василия смаривал шн уже к середине рубашовской речи, и просыпался он только, когда его дочь торжественно зачитывала последние фразы, неизменно покрываемые громом аплодисментов. |
| To every one of the ceremonial endings, | Ко всякому завершающему речь заклинанию - |
| "Long live the International! |
