| Партия считала это чувство предосудительным, и даже больше - совершенно недопустимым, но ему не хотелось думать о Партии. |
| Instead, he observed the play of his stockinged toes. | Он глянул на обтянутые носками пальцы торчащих вертикально вверх ступней и подвигал ими. |
| He smiled. | Потом улыбнулся. |
| A warm wave of sympathy for his own body, for which usually he had no liking, played over him and its imminent destruction filled him with a self-pitying delight. | Теплая благодарность к своему телу, о котором он никогда не вспоминал, захлестнула Рубашова, а неминуемая гибель наполнила его самовлюбленной горечью. |
| "The old guard is dead," he said to himself. | "Старым гвардейцам неведом страх, - негромко, нараспев продекламировал он. - ...Но над ними сомкнулась завеса тьмы... |
| "We are the last." "We are going to be destroyed." "For golden lads and girls all must, as chimney-sweepers, come to dust. ..." | Мы остались последними; скоро и мы... будем втоптаны в прах". |
| He tried to recall the tune of "come to dust ...", but only the words came to him. "The old guard is dead," he repeated and tried to remember their faces. | Он хотел пропеть заключительную строку, но начисто забыл мелодию песни. "Скоро и мы", повторил он, пытаясь припомнить лица людей, про которых говорили "старая гвардия". |
| He could only recall a few. | В памяти всплыли очень немногие. |
| Of the first Chairman of the International, who had been executed as a traitor, he could only conjure up a piece of a check waistcoat over the slightly rotund belly. | У первого председателя Интернационала, давно казненного за измену родине, из-под клетчатой жилетки выпирало брюшко - черты его лица Рубашов позабыл. |
| He had never worn braces, always leather belts. | Вместо подтяжек тот носил ремень. |
| The second Prime Minister of the Revolutionary State, also executed, had bitten his nails in moments of danger. ... | Председатель Совета Народных Комиссаров, второй по счету и тоже казненный, грыз в минуту опасности ногти. |
| History will rehabilitate you, thought Rubashov, without particular conviction. | "История оправдает вас", - сказал Рубашов, однако он не был в этом убежден. |
| What does history know of nail-biting? | Действительно, ну какое дело Истории до обкусанных в минуту опасности ногтей? |
| He smoked and thought of the dead, and of the humiliation which had preceded their death. | Он попыхивал папиросой, вспоминая мертвых и те воистину бесчисленные унижения, через которые они прошли перед смертью. |
