Ее обостренное ощущение живого мира, языческой реальности, благодаря особой тонкой внутренней организованности, нервной чувствительности никуда не де-лось с появлением христианства. Парадоксально, но эти языческие представления получили подкрепление в христианском учении об ангелах стихий — «к каждой твари приставлен ангел, ангел облаков и мглы, ангел снега и града, ангел мороза, зимы, зноя» и т. д. Значит, и церковь этого не отрицала! И как было женщине впустить в себя Христа, а вместе с ним незнакомых, далеких иудейских персонажей? Вопрос — почему же мужчины приняли Его? Потому что нашли в нем себя, собственную тоску, стремление куда-то в беспросветную даль, на небеса и одновременно желание жить на земле сытно, богато, вольготно. Может видели ту самую Волю, о которой всегда грезила русская душа?
Русская женщина старалась удержать своих мужчин, сохранить неподвижность бытия, где завтра будет таким же, как вчера, как сегодня, где им, женщинам, уготована особая, значимая роль, пусть ограниченная домашним кругом, но ставшим символом постоянства. Это объясняет консерватизм русской женщины на протяжении столетий. А как же было поступить иначе, когда перед глазами был пример трагического окончания благостной истории христианского преображения князя Владимира, завершившейся братоубийственной войной, давшей, кстати, первых русских святых — Бориса и Глеба. Сыновей забирали в школы и матери рыдали, оплакивая их, как мертвых, ибо они уходили в другой мир, где существовала грамота, осмысленные тексты, а значит и новое виртуальное пространство, развивающееся не по законам живой природы, а по воле человеческого сознания. И женщины сердцем чувствовали, что эта новая ментальность враждебна им. И не ошиблись! Византия передала Руси аскетизм в морали и отрицательный взгляд на женщину, как на источник греха — «от жены начало греха и тою все умираем» — не больше и не меньше! Помимо «греховности» женщины, Византия передала и мысль о «поганстве» — нечистоте, которая периодически удаляет женщину от главной святыни новой религии — храма и сразу ставит в положение гораздо более низкое, чем мужчину, относительно новой веры. Не почувствовать разницу в отношении к ним двух вер — старой и новой женщины не могли, а соответственно, сознательно или бессознательно держались прежних обрядов и традиций. Удаление женщины из общества в терем, (для богатых), полная зависимость от родителей, потом от мужа, чрезвычайно замедляли, а порой и препятствовали, признанию христианства с их стороны. Приниженность положения, безответность и беззащитность толкали женщину широко пользоваться чарами, снадобьями, наговорами, которые одни остались в ее распоряжении.
