Время греха: Роман - Алексей Геннадьевич Шкваров

Итак, отвергнем дела тьмы и облечемся в оружия Света.

(Рим. 13.12)

— Тогда я тебя отправлю в Тауэр, и тебе там отрубят голову! — Строго сказал Хиггинс.

Элиза надула губы и опустила голову.

Б. Шоу. «ПИГМАЛИОН»

— Один критик пытался восстановить реальную жизнь автора по повести, которая случайно попала к нему в руки. От деталей, которые ему показались абсолютно автобиографичными, он пришел в ужас и на остальную жизнь автора смотрел не иначе, как разукрасив ими. Когда автор об этом узнал, он пришел в ужас от того, как вообще люди читают книжки.

Людмила Коль. «ИГРА В ПИНГ-ПОНГ. ИСПОВЕДЬ НЕ-ГЕРОИНИ»

Все действующие лица вымышленные, все совпадения случайны.

АВТОР

Ночь для отдыха, ночь для любви, ночь для кошмаров… Почему именно ночью совершаются самые страшные, кровавые, леденящие душу злодеяния? Почему ночь отведена для самого светлого таинства жизни — любви и продолжения рода человеческого, для зачатия новой жизни? Почему они выбрали Сумрак — дневную ночь?

Удар был нанесен оттуда. Теперь он не сомневался. В его душе было достаточно уязвимых мест — совесть, порядочность, милосердие, отзывчивость, доброта, щедрость, любовь. Его душа это было «их» место. Ее. Он сам ей показал. И потайную дверцу тоже. Только она могла входить туда беспрепятственно. Сам отдал ключи от нее, кроме тех случаев, когда он запирался изнутри. И душа его в эти часы улетала, превращалась в гусиное белое перо и выплескивалась ровными рядами строчек на белой бумаге. В это время в доме было пусто, его хозяин отсутствовал. Но он возвращался, проскальзывал обратно, и дом звенел от радости, наполнялся музыкой счастья, сладостными звуками любовной истомы.

Он был покрыт кольчугой, но душа — ахиллесова пята, дверца, ключи… Ее мысль выковывалась в клинок прочнее толедской стали. Ключи у нее, и дверца открыта настежь. Остались лишь кольца защитной рубахи, но клинок тонок, как игла и легко проникнет сквозь стальное сито, разрезав его, как самурайский меч шелковый платок. Укол! Его душа вздрогнула, удивленно посмотрела на лезвие, схватилась за него пальцами, потянула еще сильнее к себе, насаживаясь все глубже и глубже. Ее лицо отражало любопытство и злорадство, упоение местью и хладнокровие. Душа продолжала цепляться за лезвие, обливаясь собственной кровью. Она даже ослабила хватку.

— Зачем вообще ее держать? — Мелькнула мысль. — Пусть сам убивает себя. Ему это понравится. — Она отпустила эфес и отошла, чтоб не испачкаться, наблюдая с усмешкой, как кровь души уже хлещет во все стороны. Он опустился на одно колено, мотал головой от боли, из груди рвалось какие-то мычанье, похожее на стон. На губах выступила пена. Он прохрипел: