— Лейтенант, — сказал я,— прошу, не назначай Сашка на ночной пост в Хранилище.
Лейтенант выразительно посмотрел на жену, дескать, видала!
— Это какой Сашок? Слижиков? — спросила она, глядя на меня так, как обычно глядят дежурные по вокзалу на транзитных пассажиров. — Почему?
— Парень боится крыс. С детства это, поймите,— ответил я.
— Как приказал, так и оставь,— сказала женщина лейтенанту и прошла в первый отсек.
Лейтенант кивнул в знак того, что думает так же, и вышел вслед за женой. Я поднял чемодан, взял со стула пиджак и пошел пошатываясь на солдатскую половину. Сашок встретил меня в прихожей.
— Ну, говорили? — опасливо косясь на дверь, спросил он.
Я махнул рукой:
— Не отменит. Баба велела.
— Как? — не понял Сашок.— Что велела?
— Оставить приказ в силе.
Сашок схватил меня за руку, губы его побелели. Остановившимися зрачками он глядел мне в лицо.
— Ну, ну, Сашок, продержись ночь,— промямлил я, чтобы хоть что-то сказать.
Его рука безвольно упала, он отодвинулся, давая мне дорогу, и я вошел в душный сумрак казармы.
Спаренные лампочки вполнакала над входом освещали помещение тревожным красноватым светом, придавая казарме неестественный вид театральных декораций: двухъярусные койки в три ряда, печь посередине, пирамида с оружием, закрытая на замок. У входа дневальный притулился к тумбочке в обнимку с телефоном. Окна заляпаны снегом, будто снежинками к Новому году — не хватает деда Мороза, да само помещение мрачновато для новогоднего праздника.
Сашок постелил в дальнем углу, на нижнем ярусе, напротив себя. Солдаты уже спали. Надо мной кто-то скрежетал, похрустывал зубами. Храп, бормотание, стоны, тяжкие вздохи — ночное дыхание натруженных молодых тел.
Я повалился на койку. Сашок накинул полушубок, и я забылся.
13
Отец пил давно, еще с довоенных времен. Помню шумные застолья у нас дома и на коллективных дачах, споры чуть ли не до драк между приятелями отца. Помню, как не раз мама плакала и упрекала отца: «Смотри, нарвешься, ох, нарвешься со своим языком. .. Я уже не спасу...» Я знал по ее рассказам, как в 1937 году ему пришлось скрываться в деревне от ареста. В тот год он заканчивал институт марксизма-ленинизма и вдруг мать узнала от подружки, которая работала в отделе кадров, что отец попал в «нехороший» список. Она заставила его срочно оформить командировку с лекциями по селам области. Три месяца — велик ли срок? Но когда отец вернулся, многих уже арестовали — и по этому списку, и тех, кто готовил список.
