Белов взял связку, заинтересованно позвенел ключами и незаметно исчез. Когда через полчаса Саша вернулся назад, Шорохов и Никита были совершенно пьяны.
- Я прыгнул в воду. Вода ледяная- октябрь! За мной и солдаты в воду попрыгали. А солдат, известное дело, моря боится. Ему все равно, что сам государь спасать их подлые души прибыл.
Историю эту о том, как в версте от Лахты сел на мель бот, идущий из Кронштадта,и как император Петр по пояс в воде добрался до бота и спас людей, знали все в навигацкой школе наизусть. После этого вояжа государь простудился и слег, чтобы больше не встать.
- И уснул от трудов Самсон Российский,- подсказал Саша заключительную фразу, уже ставшую в школе пословицей.
- Тебе этого не понять,- сказал Шорохов строго.- Был у России флот да нет его. Почил царственный Адмирал! - И сторож захлебнулся пьяными слезами.
- Ты мне вот что, друг Василий, скажи.- У Никиты падала голова, и он двумя руками поддерживал ее в вертикальном положении. - Почему русские пьют так невесело?
- А чего веселиться-то?
- Француз - тот пьет шампанское и весь ликует.
- Это он по глупости. Немцы не радуются.
- Так они и не пьют! - весело сказал Саша и похлопал себя по груди, давая Никите понять, что похищение паспорта удалось.
- Ключи давай, - сказал сторож.
Саша смутился. Он был уверен, что Шорохов не заметил отсутствия ключей. Сторож допил чарку до дна, сунул ключи в карман и ушел, приговаривая:
- Ликует! Полчаса поликуешь, а потом посмотришь вокруг- ма-ать честная!…
У Никиты не шли ноги. Он всем телом наваливался на Сашу и невнятно бормотал:
- Горло болит… Посмотри, Сашка, а? Или у меня здесь не горло?
Белов еле дотащил его до квартиры. Гаврила всполошился, уложил барина в кровать.
- Никита Григорьевич, батюшка родимый, да как же…? - причитал камердинер, поднося к носу барина нашатырный спирт.
Но тот мотал головой, отпихивал Гаврилу и все толковал про кость в горле, про труп с покалеченной ногой,про море,красное на закате. У него поднималась температура.
На следующее утро Белов рано явился в школу.
- Фома Игнатьевич, ты обронил давеча, - сказал он писарю, встретив его в коридоре, и, не замедляя шага, сунул ему в руки синий платок.
Писарь быстро оглянулся по сторонам, ощупал платок, снял парик и отер вспотевшую вдруг лысину и только после этого спокойно пересчитал деньги.
