– А, – кивнул Дима, всё равно не очень понимая, о ком идёт речь.
– Он пугливый, осторожный, но глупый до одури. Медведь, когда за ним охотится, так все норы разрывает, а человеку проще. Артёмыч рассказывал, он на палку вешал шапку из тарбаганьего меха. И прятался. Черношапочник выйдет из норы и смотрит. – Витя приподнял к груди руки, вытянул шею – изобразил сурка: – Чего там такое? Думает, это его сородич висит. – Витя хмыкнул. – Так и стоит. Зачарованный. Всё вглядывается в шапку. Не может понять. Глупый. И смотрит до того увлечённо, что не слышит даже, как к нему сзади подходят. Чуть ли не вплотную стреляют. – Помолчав, Витя повторил: – Да… Всё смотрит на шапку. Как в гипнозе.
Диме не понравились эти истории. Он отвёл взгляд, надеясь, что охотник замолчит и больше не будет рассказывать о промысле. Напрасно он задумал это примирение. Дима никогда не видел ни пум, ни тарбаганов, но ему было жалко их.
Выходя после обеденного привала, он опять подумал об этом удивительном противоречии: Витя, Артёмыч, Николай Николаевич так хорошо знали природу, повадки животных, но без сожалений убивали всех, кто встречался им на пути.
«Наверное, они тоже по-своему любят природу. Но любят для себя – как машину или дом. Сама по себе природа их не интересует, для них она – чудесный интерьер. Ну или не интерьер; может, слово не самое удачное. Оформление мира вокруг. Им нравится, когда мир оформлен в горы, деревья, птиц, животных. Им приятно гулять по такому миру. Не более того. Главным для них остаётся человек. Горы они любят – как стены, деревья – как шкафы, зверей – как вазы, украшения, статуэтки. Считают их красивыми. Любуются. А при необходимости используют. Сдирают мех, выщипывают перья, режут на куски мясо.
Наверное, они так же и других людей любят – как красивый или просто удобный интерьер для своей жизни. Для них люди – заводные машинки, вызывающие эмоции, развлекающие болтовнёй. Если машинка сломалась, её всегда можно заменить другой. Вот и вся любовь.
Так и живут – интерьеры друг для друга».
Увлечённый такими мыслями, Дима порядочно отстал от Вити. Пришлось ускориться. Но мысли не успокаивались – словно ручей, давно искавший путь в сухую долину, наконец одолел непокорный кряж и весело пролился в заросшее русло; теперь его ничто не могло укротить. Дима опять замедлил ход. Решил, что рано или поздно нагонит охотника, ведь тому нужно было иногда устанавливать капканы. В спокойном шаге думалось просторнее.
