Юноша надеялся, что ворон ещё вернётся, пожелал ему удачи, но забыл о нём, едва оказался в лесу. Теперь все мысли были об охоте, о важности сделать первый точный выстрел – такой, чтобы не испортить шкурку соболя и не подрать его зазря.
Погода была мягкой, но непостоянной. Серыми пушинками падал снег, над тайгой тянулись замутневшие облака. Минутами позже округа осветлялась солнцем, в его лучах было тепло и радостно. Потом зима вдруг начинала стонать могучими порывами, заставляла деревья клониться, гулко трещать, но вскоре всё успокаивалось, и вновь с неба опускались пушистые снежинки.
Снега вчера намело много. Тамга шла по нему неуверенно, проваливаясь, оставляя взрыхлённую борозду. Зато звериные следы хорошо просматривались и все были свежими. Лисы, белки, соболи торопились наверстать упущенный день кормёжки.
Уже на пятом километре от зимовья дядя подстрелил пушистого тёмненького соболя – тот сразу, без лишней беготни, осел на толстой лиственнице, надеялся, что охотники не увидят его среди веток.
Дима уже спокойнее наблюдал за тем, как добытая тушка покачивается на дядином рюкзаке.
Волнение началось, когда Николай Николаевич в полдень склонился к снегу и сказал:
– Это твой.
– Чего?
– Соболь, чего. Видишь? Отпечаток маленький, овальный и не очень глубокий. Значит, самочка. Или сеголеток. Мех с него не ахти какой, но на первую добычу сгодится. Начнёшь с такого, а там посмотрим.
Тамга взяла след, и Дима, взволнованный, поторопился за ней.
Разом налетели мысли, сомнения, страхи. Захотелось проверить ружьё, переспросить дядю о том, как и куда стрелять. Нахмурившись, Дима отмахнулся от всего этого, как от пустозвонных мух, и сосредоточился на лайке.
Весь мир пропал. Остались только Тамга и соболиная тропка, по которой они шли.
Лайка оживилась, стала чуть поскуливать и мотать скрученным хвостом. Соболь был близко.
– Ни о чём не думай. Загнать и стронуть я помогу. С тебя – хороший выстрел. Вспомни банки. Всё просто. Особой разницы нет.
Дядя говорил что-то ещё. Дима его слышал, но не понимал.
Тамга рванула вперёд.
Ветер студёными языками вылизывал лицо. Губы стянуты, глаза прищурены. Нет ног, нет рук. Только гулкое дыхание. Только свинцовое сердце под бушлатом. Время соскочило с резьбы и с тихим шелестом закрутилось, завертелось. Дима не успевал осознать происходящее. Краткими вспышками видел Тамгу, дядю и самого себя.
Соболь, прячась от погони, прыгнул на дерево. Но вместо того чтобы устремиться напрямик к макушке, отчего-то побежал по стволу серпантином. Будто искал чего-то. А потом исчез.
