От этих слов матери у Кати похолодело в груди, рука с письмом вздрогнула. Раньше-то мать никогда такое не писала, а сейчас будто чувствовала, что у дочери случилось в заливе, что она стала женщиной. Щеки Кати залила краска, она не могла представить, как теперь посмотрит в глаза матери, когда та приедет, как от нее утаит это. А вдруг у нее ребенок будет? Вот она и порадует мать, которая и так несчастна, мыкает горе в холодном краю. И Ивана Ивановича совсем доконает. Мать верит, если он рядом с ее дочерью, то ничего с ней не случится. А вот и случилось…
Мрачный с виду мужчина, что сидел напротив у окна, как-то странно поглядел на Катю, ухмыльнулся с непонятным смыслом и чуть покачал большой квадратной головой. Кате показалось, он догадывается, о чем она думает, и ее осуждает. Ну и пусть, пусть кто угодно ее осуждает, а она, опьяненная счастьем, не могла иначе. Катя спрятала письмо в сумочку, посмотрела на окно, по стеклам которого суетливо сбегали струйки воды, и снова порадовалась дождю, веря, что теперь оживут цветы в их палисаднике. А то она хоть и поливала цветы каждый день по два раза, утром и вечером, но те почему-то все хирели и хирели. В это лето солнце долгое время палило без роздыху, и не только цветы, даже трава на скверах посохла, деревья с июня стали ронять листья в желтую крапинку. А вот после дождичка опять все расцветет, зазеленеет.
Трамвай уже подходил к ее остановке, к тому самому островку, где в густой зелени деревьев таились нарядные деревянные домики, которых год от года оставалось меньше. Вокруг зеленого островка все плотнее сжималось кольцо из новых каменных построек, и Кате было жалко до слез этих уютных и еще вполне прочных домиков, безвинно приговоренных на глупую гибель. У нее всякий раз обрывалось сердце, когда к этакому деревянному крепышу подкатывал бульдозер и некоторое время не двигался, сердито урчал, словно заряжался злостью, а затем разбегался и с яростью вгрызался в стену. Она никак не могла понять, почему такие добротные домики безжалостно рушили, а не сберегали, не перевозили в другие места. Ведь достаточно было перетащить их за черту города, и они стояли бы еще и стояли, много лет дарили бы людям тепло в суровую зимнюю пору, а в знойные дни спасали бы москвичей от задымленной духоты.
Выйдя из трамвая, Катя опять собралась снять свои новые туфли, поскольку дождь еще слабо сеялся и воды на асфальте не убавлялось, но вдруг увидела перед собой знакомый красный «Москвич» и остановилась в растерянности: раньше ей и в голову не пришло, что этот киношник станет ее выслеживать. А тем временем машина резко затормозила, и сейчас же из нее выскочил киношник, подбежав к Кате, схватил ее за руку, с притворной вежливостью заговорил:
