— Ветвящиеся процессы — это о бомбе?
— Горение и взрыв — разновидность ветвящихся процессов. Продолжу. В 1946 году Дмитриев всё бросает, он должен защитить страну от надвигающейся угрозы, в 1948-м создает модель рабочего процесса в бомбе, позволяющую, опираясь на доступный набор экспериментальных данных, разработать алгоритм определения оптимальных параметров изделия и формулировать техническое задание на эксперимент таким образом, чтобы по его результатам можно было бы уточнять как алгоритм, так и свойства рабочего тела. Регулярно читает лекции руководителям КБ-11 (Арзамас-16) по физическим основам ядерных и термоядерных бомб. Харитон слушал внимательно, записывал лекции в большую тетрадку. Зельдович говорил:
— Мы все трепещем перед ним, как перед высшим судией, — и никогда не печатал ни одной статьи, не показав Дмитриеву (когда Зельдовичу передали данные, полученные КГБ от Фукса, он увидел, что разработанная Фуксом теория возмущений для уравнений переноса — один из элементов модели Дмитриева).
Дмитриев впоследствие вспоминал, когда ему стало стыдно впервые: когда Берия назначил Сахарова академиком, и тот решил защитить докторскую (пресловутая «слойка»), он присутствовал на этой защите и с тех пор категорически стал отказываться от наград, званий, премий, — просто вычёркивал себя из списков. Было одно исключение, в 1972 году, к нему пришла сотрудница и сказала:
— Если вы откажетесь, то этой премии не будет, и я её не получу, а мне было бы очень приятно, — и он согласился.
— Как искать будем? Кто этим займется? Явно же, что к такому человеку просто так не подойдешь.
— Сестра. Она как раз учится на физфаке. Отправим ей письмо, а заодно позвоним по телефону. Никто не пройдет мимо второго такого вундеркинда.
— Так и сделаем, — сказал дед, со скрипом отворяя калитку. Мы вернулись домой.
18 сентября 1952 года, четверг
Сегодня Финляндия завершила выплату репараций. Полагаю, финны слишком легко отделались.
С вечера написал сестре. Внутри письма еще один нераспечатанный конверт — для передачи Дмитриеву. Будем надеяться, передадут.
О моих вдруг открывшихся талантах папу и маму в известность поставил дед. И с утра ушел на работу, а вот мне пришлось аж три часа разговоры разговаривать. Что это было, словами не опишешь! Изумление, недоверие, осознание — все этапы столкновения с новым были пройдены. Батя в итоге хоть как-то успокоился, а вот мама то смеялась, то ругалась, то демонстративно хваталась за сердце. Я же попеременно ощущал себя то партизаном в гестапо, то умником, декламирующим с табуреточки стихи на детском утреннике. Мы выпили ведро чая, а я еще и съел полбанки варенья. И это сошло мне с рук, хотя обычно мама внимательно следила, чтобы дитя ело правильно и сбалансированно. А тут я за разговором мазал себе на хлеб варенье большими ложками, и на это никто не обращал внимания. Вот как оно было!
