Хвост линейки, где я стоял, загнулся, и мы оказались за спиной начальницы. Пацаны шипели:
— Раздухарилась!
— Ярится, Николе вину паяет!
— Берет на понт, дешевка лягавая!
— На испуг.
Грызня разгоралась, и Горбатый рванул громче:
— Завтрак зажали! Нет такого права!
— Права качать! Я вам права покажу!
— Кажи! Ревизии пожалимся! — Сидора полные домой прешь!
— Что за ахинея? — начальница теряла терпение. — Ты, Большой, всех баламутишь, ты и отвечать будешь! Раздеть его и сегодня не кормить! … Проучить бы тебя палкой, сквозь строй прогнать! Да советские законы мягкие, не дозволяют!
Она сделала шаг к двери, но в этот момент Горбатай слегка выдвинулся из строя и захлопал реденькими ресничками:
— Это я …
— Ты? Ты! Субчик! А молчал! Я не я и хата не моя!
И с этого все сблочить и не кормить, пока не разрешу! Ворюга несусветный!
Разволновался и Педя, нервно задергал плечами и стало особенно заметно, что его несуразно короткие руки не вязались с туловищем, торчали слегка в стороны, под углом.
После обеда Горбатый поделился с Николой пайками, доставшимися в обмен на картошку. А галдеж в насквозь продымленной группе не стихал долго.
— Завтрак накрылся женской половинкой!
— Жаловаться нужно!
— Дуй в райком за пайком! Ждут тебя!
— Бодягой кормят!
— Суп из трех круп, крупинка за крупинкой бегает с дубинкой!
— Чистая водяра!
— Пей вода, ешь вода, с… не будешь никогда!
Раздраженные ребята наперебой поливали порядки ДПР, перемывали косточки начальнице и повару. Начавшийся на линейке скандальный хай то вспыхивал, то гас, но постепенно его смысл стал от меня ускользать, отдаляться, и только, как и вчера, непотребный лай выпадал из общего гуда.
Пусть ругаются, только бы меня не трогали. Подперев щеку, я уныло рассматривал зеленовато-бурые луга за окном, серые подпалины далеких бугров, подсыхающих под теплыми лучами низкого солнца. Предвечерние тени стлались по саду, наползали на веранду; ни одна веточка не качнулась, ни один кустик не дрогнул. Безлюдно было на берегу.
Я немного забылся и приободрился. Моя персона выпала из пугающего внимания обитателей ДПР, а о большем пока не мечталось. И зачесался язык. Так и подмывало завязать с кем-нибудь разговор, услышать если не доброе слово, то хотя бы спокойную речь и, главное, повыспросить побольше о ДПР. Я испытующе поглядывал на Царя, костлявого мальчишку, уткнувшего нос в книгу.
— Что читаешь? — наконец решился я на вопрос.
Царь приоткрыл обложку и показал название.
