Я чуть не уронила чашку, когда увидела, что он держит ее за руку, ее хрупкие пальцы не двигались в его пальцах в перчатке. Он указал мне передать ему чашку, и я смотрела, как он осторожно дует и подносит чашку к губам моей матери. Она послушно пила, и он улыбался, подбадривая. Я попятилась к порогу, глядя, как он поднимает чашку к ней, и ее пальцы обхватывают чашку поверх его. Боль пронзила грудь, и я поняла, что завидую тому, как легко он ведет себя с ней. Мои чувства к Сайласу всегда были сложными, но эта зависть к матери была новой, а ведь он просто держал ее за руку.
И она позволяла ему. Я завидовала, потому что казалось, что она ненавидела только меня. Для Сайласа она могла быть спокойной, хоть солнце и село, и в ней проснулся зверь. Она должна была расцарапать его лицо, а не смотреть, как птенец на небо, ожидая маму. Может, она хотела боли мне. Может, дело было не в проклятии, и она ненавидела меня за то, что застряла со мной. Мы остались одни, но она бы с радостью разорвала мне горло, если бы могла.
Я вспомнила жизнь дома, мы вчетвером сидели за столом год назад, Лиф и папа оживленно обсуждали, как лучше сводить корову с быком, а мы с мамой закатывали глаза.
Я на кухне в тринадцатый день рождения разворачиваю подарки: настоящий фартук аптекаря с множеством карманов, стеклянные флаконы, блокнот для записи экспериментов. Лиф дал мне семена, завернутые в бумагу. Отец вывел наружу, закрывая руками мои глаза, и показал участок земли, что он вскопал и удобрил для меня.
Мы с Лифом лежали на свежескошенном поле и смотрели на звезды после майских праздников в год, когда мне исполнилось двенадцать. Низко проносились летучие мыши, хватали насекомых, моя челюсть слабо болела из-за их криков, которые я не слышала, но ощущала. Мама с папой пришли с горячим какао и пирогом. И мы лежали на покрывалах, смотрели на небо, провожали взглядами летящую по небу сову. Рука папы или Лифа придерживала меня за плечи, пока мы шли домой, и я была уставшей, но счастливой.
Я проснулась ночью и увидела десятилетнего брата у моей кровати с лопаткой в руке, он почти уснул, стоя.
- Что ты делаешь? – спросила я тогда.
- Спи, - пробормотал он. – Ты в порядке. Я здесь.
Но теперь его тут не было. Не было.
Волна горечи ударила болью, грозила сбить меня с ног. Я прижалась к косяку, смотрела, как Сайлас забирает у нее чашку. Он накрыл ее одеялом, подоткнул края, и я скрестила руки из-за боли внутри.
Еще вспышка: мама читает нам с Лифом, а потом он уходит в свою комнату, а папа слушает на пороге со стаканом бренди, смотрит на маму, и она чуть краснеет от его взгляда, ее губы изгибаются от радости.
