в тенях — создают иллюзию разрушения. Он Бог на моей картине.
Арес.
Грозный. Ненасытный. Опасный.
— Великолепный, — бормочу я в оцепенении, и именно в этот момент Мэддокс появляется в поле моего зрения. Во рту становится сухо, пока я тупо пялюсь на него. «Ему стоит быть моделью», — размышляю я глупо. Нижнего белья, джинсов, кожи, возможно? Это не имеет значения до тех пор, пока на нём мало одежды.
Только Мэддокс может превратить походку в заявление о сексуальном бунте. Босиком и с голым торсом, он расхаживает по квартире в тёмно-синих джинсах, низко сидящих на бёдрах. Слишком низко. Он завязал волосы в конский хвостик, что ещё сильнее подчёркивает скулы и делает его взгляд более пристальным. Я краснею и опускаю голову, когда наши взгляды встречаются. От того, как он смотрит на меня таким пожирающим, пронзительным взглядом, моя кожа начинает гореть. Воспоминание о сцене в библиотеке накрывает меня, словно сезон дождей. Боже, я позволила его великолепному рту и языку пировать мной. Думая об этом даже сейчас, несколько часов спустя, моё тело всё ещё покалывает. Это ощущалось удивительно, потому что я хотела его прикосновений. И всё ещё хочу.
— Скажешь что-нибудь?
Слышу его хриплый смешок. Покачав головой, бормочу:
— Нет.
— Проголодалась?
Мэддокс направляется на кухню, и я слышу стук кастрюль. Поднимая одно колено на стул, я киваю и кладу на него подбородок.
— Ты готовишь? — спрашиваю я с улыбкой.
Парень криво ухмыляется.
— Шокирует, да?
— Есть такое.
— Я не профессиональный повар, но научился готовить некоторые довольно вкусные блюда, — он достаёт ингредиенты из холодильника и хватает оттуда бутылку пива, пока находится рядом. — Моя мама… она отлично готовила.
Заинтригованная возможностью узнать о нём побольше, я спрашиваю:
— Она учила тебя этому? — я молюсь, чтобы этот вопрос не спугнул его.
Мэддокс делает большой глоток из бутылки.
— Когда была возможность, — он пожимает плечами и, поставив своё пиво на столешницу, берёт нож для мяса из ящика рядом. — Это была одна из немногих вещей, которые делали её действительно счастливой. Она постоянно была грустной. Но когда она готовила… да, она оживала на какое-то мгновение, — в его голосе было столько эмоций, столько боли, когда он говорил о ней, что даже отсюда я чувствовала это.
Я встаю и оказываюсь возле него в считанные секунды. Ничего не говорю, потому что иногда молчание означает гораздо больше, чем слова. Я просто поднимаюсь на носочки и нежно целую его в щёку, прежде чем кладу голову на его руку. И он разрешает мне. Мы стоим так в течение нескольких бесконечных минут. Я, словно опора, даю ему понять, что я здесь ради него, готовая отдать всё, что ему может понадобиться. Моя награда — единственный признак того, что он принимает мою молчаливую поддержку и комфорт, когда обнимает меня рукой за плечи. Мэддокс притягивает меня ближе, и я подхожу его телу так идеально, что это изумляет меня. Прижимая мою голову к своей груди, одной рукой он всё ещё крепко обнимает меня за плечи, в то время как второй обвивает талию и оставляет сладкий поцелуй на моей голове. Мои глаза закрываются, и я тихо вздыхаю.
