Очки Гудвина | страница 40
Но как я мог уйти из дому? Я, такой дисциплинированный человек, воспитанный многими годами государственной службы? Когда, в какой момент я принял это невероятное решение? Не в те ли минуты, когда сквозь окна смотрел на праздничный новогодний фейерверк, сидя, как всегда, совсем один в своем роскошном особняке? Тогда я вдруг ощутил такое одиночество, что не окажись под рукой бутылки, просто завыл бы, как собака, потерявшая хозяина. А что было потом, не помню, ничего не помню, как будто выключили сознание.
– Ну что, будешь платить?
В голосе Толстяка нетерпение.
Он устал меня уговаривать. Похоже, он устал со мной возиться, но, вероятно, он совсем на мели, если не может вот так уйти, бросив меня одного в этой конуре. Надеется заполучить на выпивку. И просит-то сущий пустяк. Даже если т а м ничего не окажется, я не много потеряю. Две-три монеты и еще одну иллюзию, эту игрушку для загнанного в угол сознания.
Никогда не думал, что может быть скучно и страшно в одно и то же время. Мне скучно, поскольку я знаю почти наверняка, что за дверью, в лучшем случае, живет дешевая проститутка, знакомая этого забулдыги. В худшем – какие-нибудь веселые дружки, которые помогают ему в его маленьком бизнесе по вымоганию денег у опустившихся, отчаявшихся людишек, случайно забредших в придорожную пивнушку. Но как ловко придумано – ведь каждый готов заплатить немного за Мечту.
А страшно мне от того, что там может никого не оказаться. Ни–ко–го, ни проститутки, ни бандитов. Скорее всего, за этой дверью никого и ничего нет. Пустая, брошенная квартира. Таких сейчас много. Их не продать. И не сдать. Их нет смысла ремонтировать, поскольку в таких районах приличные люди не селятся. Ничейный дом. Пустой. Как и мой… Правда, мой расположен в очень дорогом районе. Но это не меняет дела. Открываешь дверь в одну комнату, – никого. Открываешь во вторую, – никого, в третью – и там ни души. Это-то и страшно. Наверное, поэтому я и ушел. Бывают минуты, когда невозможно оставаться одному. Как сейчас. Даже общество этого Толстяка лучше, чем одиночество.
– Ну? – Толстяк жалобно буравил меня своими маленькими глазками.
– Погоди. Хочу сосредоточиться. – Я тянул время.
– Это ничего не даст, сосредотачивайся – не сосредотачивайся. – Он махнул рукой и сплюнул на грязный пол. – Тут смелость не нужна. Толкни дверь – вот и все дела. Чего ты боишься?
Таким образом он меня подбадривал, подталкивал, отрабатывал свои монеты, которые очень хотел заполучить побыстрее. На лице у него все явственнее проступало нетерпение, даже недовольство – жажда томила, а клиент попался несговорчивый. Получишь, получишь ты свои жалкие гроши, потерпи еще немного. Мне надо было выговориться.