– Разумеется. Просто у меня что-то с глазами. Возможно, я ослеп… слепну от того, что вижу вас, – галантно начал Бутейкин, чувствуя в то же время, что если он сейчас, сию минуту, не сядет, так удачно начатое знакомство может обернуться конфузом на очередном повороте.
– Как вы попали сюда? – спросила девушка.
– Как и все. Сел на остановке. – Главное, держать равновесие. Равновесие, вот что главное.
– В этот автобус нельзя сесть на остановке.
– Но я-то сел? Ну, не сел еще пока, – Бутейкин оглянулся. – Мест вот нет. А сесть мне очень хочется, если говорить честно.
– Ваши часы идут, – шепотом произнесла девушка, не отрывая взгляда от циферблата его часов. – Вам надо выйти, уйти отсюда. И поскорее, пока двигаются стрелки ваших часов. Сделайте это немедленно.
– Что за чушь! Почему я должен выйти, да еще на полном ходу? Автобус-то не останавливается! И вообще, куда мы катим? – он поднял голову. – Почему не объявляют остановок, черт возьми! Какая следующая?
– Остановка по требованию. Не понимаю, как вы попали сюда, ваши часы идут! Вам надо немедленно выйти. Пока идут ваши часы – вы живы. А этот автобус… он развозит… если хотите, тени.
Бутейкин почувствовал, что трезвеет резко, внезапно.
– Какие тени? – грубо спросил он. – Это вы, что ли, тень?
– Все, кто сидит в этом автобусе – едут сниться. Они будут сниться в эту ночь тем, кто их когда-то знал. Некоторые ездят в этом автобусе раз в году, другие чаще. Я езжу каждую ночь, почти каждую ночь.
– И кому же снитесь вы? – Бутейкин старался говорить насмешливо, но голос у него отчего-то дрогнул, и «вы» он произнес почти шепотом. Но девушка расслышала.
– Мужу, – ответила она. – Он убил меня в первую ночь после свадьбы. Перепил, приревновал, знаете, как это бывает. Выбросил с девятого этажа. Я даже не успела раздеться, снять это платье. Он очень любил меня, и я снюсь ему почти каждую ночь.
– Значит, я тоже… снюсь?
– Я не знаю. Ваши часы идут… нет, смотрите, они останавливаются! Секундная стрелка уже замедляет ход. Поторопитесь, если можете!
Теряя равновесие, Бутейкин ринулся к двери.
– Откройте! Открой, ты, сукин сын! – заорал он, не узнавая собственного голоса, и всем телом навалился на дверцы. Они не поддавались. – Открой, гад!
Автобус мчался с умопомрачительной скоростью. В слабоосвещенном салоне едва белели безучастные лица. Ветер за стеклами все усиливался, пронзительный звук нарастал, болью отдаваясь в теле Бутейкина. Туман за стеклами становился гуще, начал просачиваться внутрь. Бутейкин почувствовал, что задыхается. Собрав последние силы, он всем телом ударил по половинке автобусной двери, она подалась, щель сделалась шире…
