Тяпнули мы по стопочке, я и говорю:
— От кого ж это вы защиту такую возводите? Неужто профсоюз надо с пушками охранять?
— Лучше охранять, — вздыхает Букин. — Ты ж видишь, что творится… Да вон, Феликс Васильевич самый свежий пример. Я-то, понимаешь, с ними в лучших отношениях, а ведь есть такие подлые предприниматели, которым сознательные рабочие, объединившиеся и борющиеся за свои права в смысле ставок и прочего — как кость в горле. Они таких бандюг могут наслать, что иначе не отобьешься!
Чего ж, думаю, на твоем заводе люди без зарплаты сидят и забастовок не устраивают, если ты так сознательных рабочих приветствуешь и за профсоюзы и своевременные выплаты агитируешь? Ну, да, ладно, это я так, про себя комментирую, на лице-то у меня ничего не написано.
— Хорошая водочка, — говорю.
— Хорошая, — кивает он с довольным видом. — Ну, как, в милиции побывать успел?
— Успел, как не успеть.
— Сизова видел?
— Видел. Сидит, как мешком дерьма по голове стукнутый…
— Оно и понятно… Не знаешь, чего он там говорил?
— Не знаю, — пожимаю я плечами. — Начальника спросил, он отвечает показания дает. Какие показания — не расшифровывал. А мне с Сизовым говорить не о чем.
— Это разумеется… Просто любопытно, кой черт понес его милиции сдаваться.
— Так мы ж с вами говорили, что это яснее ясного: смерть брата их напугала! — изумляюсь я.
— Это верно… Что такое? — спрашивает у мужика, заглянувшего в дверь.
— Вас спрашивают… Срочно.
— Кто спрашивает?
— Ну… — мужик замялся.
— Понял, — говорит Букин. — Иду… Извините, неотложные дела.
— Да я-то что… — руками развожу. — Я понимаю.
— Хорошо, — говорит. — Тогда не стесняйтесь, выпивайте, закусывайте.
Вышел, а я и не стесняюсь. Еще стопарик водки принял, выбрал бутербродик с бочком селедки пожирнее, зажевал… хорошо!
И чтой-то, думаю, Букин насчет милицейских дел такой любопытный, и насчет того, что рассказал Сизов, а что не рассказал. Видно, есть у него свой резон. И вообще, вся эта ситуация ему, похоже, как шило в заднице. Но почему?
Возвращается он, вполне спокойный. Будто услышал что-то, его обрадовавшее. Заодно и документы с моим паспортом принес.
— Все! — говорит. — Теперь, Михал Григорьич, распишитесь только здесь и здесь — и мы с вами компаньоны!
Я расписался, паспорт во внутренний карман пиджака убрал, где ему и находиться положено.
— Вы, я гляжу, паспорт пуще зеницы ока бережете! — смеется Букин.
— Еще бы не беречь! — отвечаю. — Паспорт — дело первейшее. Без него никуда. Вон, у Васильича паспорт пропал — поперли, видимо — и сколько проблем из-за этого. И с похоронами, и с прочим.
