XX столетия”! Или, лучше скажем, стеклянный горшок на заборе во время сильной бури…
“Итак, долгое время меня уверяли в непоколебимой любви к Англии, теперь начались угрозы, — думал
Саммербэг. — И это, безусловно, симптомично. Фюрер уже что-то решил. Лучше бы он чаще смотрел на
восток, чем на запад!..”
Вслух Фред сказал:
— Я в немалой мере разделяю ваши опасения, господин рейхсканцлер. Меньше всего я хочу, чтобы
немцы и англичане рыли друг другу могилы. Полагаю, это весьма нерентабельно. Однако пока в Англии у
власти нынешнее правительство, думаю, опасаться нечего.
— Если бы не ваши игры в демократию! — воскликнул Гитлер.
Фред развел руками и стал подниматься.
— Ваше время слишком дорого, господин Гитлер, чтобы злоупотреблять им. Я очень признателен вам за
беседу. Я извлек из нее много пользы. Мы не только демократы, но еще и оптимисты. Давайте надеяться на
лучшее!
В приемную Фред вышел вместе с Розенбергом. От окна приемной сверкнуло пенсне — там, заложив
руки за спину, стоял Гиммлер. Фред с трудом унял пробежавшие по спине мурашки, коротко поклонился.
Гиммлер ответил едва заметным кивком головы.
— Друг мой, подождите меня в машине, — попросил Розенберг Саммербэга.
Фред вместе с адъютантом Розенберга спустился вниз. На улице в глаза ударило ослепительное июньское
солнце, отражаясь от начищенной меди оркестра: мимо лихо маршировала колонна штурмовиков. После
сумрачности рейхсканцелярии сияние дня казалось нестерпимым. От света и грохота у Фреда в глазах
качнулись фиолетовые круги. Адъютант молча распахнул тяжелую дверцу “хорха”.
Ждать пришлось довольно долго. Наконец появился Розенберг. Фред надеялся, что они пообедают
вместе, как договорились. Но Розенберг лишь склонился у дверцы, заглядывая в машину. Некоторое время
смотрел на Фреда, словно не знал, на что же решиться.
— Вы, кажется, сказали, что у вас на сегодня билет?
— Да, поезд поздно вечером.
— Извините меня, друг мой, не смогу ни пообедать с вами, ни проводить. Увы, обстоятельства. Надеюсь,
вы понимаете?
Фреду оставалось лишь кивнуть головой в знак согласия и выразить вежливое сожаление.
Розенберг просунул голову в машину и тихо сказал:
— А вы, друг мой, уезжайте. Не задерживайтесь. Я лично хотел бы, чтобы с вами ничего не случилось…
Возможно, на вокзале к вам подойдет мой человек. Если он принесет записку — уничтожьте. Ну, счастливо!
Розенберг, не оглядываясь, шагнул к подъезду. Тотчас “хорх” тронулся с места и набрал скорость.
