|
| All of a sudden our youngster began humming- | А там вдруг юноша запоет говорком: |
| "'Love-love. | Лю-юбовь - что такое? |
| What is love? | Что тако-ое любовь? |
| Something celestial That drives us wild.' | Это чувство неземное, □ □ Что волнует нашу кровь. |
| "After this, again silence. | И опять замолчит. |
| A pause of five minutes, she begins, in her turn- | А через пять минут она замурлычет: |
| "'Love-love. | "Любовь - что такое? |
| What is love?' etc. | Что такое любовь?.." |
| "Both the sentimental words as well as the melody were taken from some musty old operetta that had perhaps been performed in the town, and had become a pleasant recollection to both the young people. | Знаете, такой пошленький-пошленький мотивчик. Должно быть, оба слышали его где-нибудь в оперетке или с эстрады... небось нарочно в город пешком ходили. |
| Then again the same wistful song and significant silence. | Да. Попоют и опять помолчат. |
| At last she steals softly a couple of paces to the window, all the while keeping one hand on the counter. Our Celadon quietly lays hold of the delicate fingers, one by one, and with visible trepidation gazes at them in profound devotion. And again the motif of that hackneyed operetta is heard from his lips. | А потом она, как будто незаметно, все поглядывая в окошечко, глядь - и забудет руку на стойке, а он возьмет ее в свои руки и перебирает палец за пальцем. И опять: "Лю-юбовь - что такое?.." |
| It was spring with all its yearning. | На дворе - весна, разлив, томность. |
| Then all this cloying 'love' only awoke in me nausea and disgust, but, since then, I have often thought with deep emotion of the vast amount of happiness this innocent love-making could bestow, and how it was most certainly the only ray of light in the dreary lives of these two human beings-lives, very likely, even more empty and barren than my own. | И так они круглые сутки. Тогда эта "любовь" мне порядком надоела, а теперь, знаете, трогательно вспомнить. Ведь таким манером они, должно быть, любезничали до меня недели две, а может быть, и после меня с месяц. И я только потом почувствовал, какое это счастие, какой луч света в их бедной, узенькой-узенькой жизни, ограниченной еще больше, чем наша нелепая жизнь - о, куда! - в сто раз больше!.. |
| But, I beg your pardon, Romashov; why should I bore you with my silly, long-winded stories?" | Впрочем... Постойте-ка, Ромашов. Мысли у меня путаются. К чему это я о телеграфисте? |
| Nasanski again betook himself to the little cupboard, but he did not fetch out the schnapps bottle, but stood motionless with his back turned to Romashov. He scratched his forehead, pressed his right hand lightly to his temple, and maintained this position for a considerable while, evidently a prey to conflicting thoughts. |
