| Князь, который до сих пор, как уже упомянул я, ограничивался в сношениях с Николаем Сергеичем одной сухой, деловой перепиской, писал к нему теперь самым подробным, откровенным и дружеским образом о своих семейных обстоятельствах: он жаловался на своего сына, писал, что сын огорчает его дурным своим поведением; что, конечно, на шалости такого мальчика нельзя еще смотреть слишком серьезно (он, видимо, старался оправдать его), но что он решился наказать сына, попугать его, а именно: сослать его на некоторое время в деревню, под присмотр Ихменева. |
| The prince wrote that he was reckoning absolutely on "his kindhearted, generous Nikolay Sergeyitch, and even more upon Anna Andreyevna." He begged them both to receive the young scapegrace into their family, to teach him sense in solitude, to be fond of him if they could, and above all, to correct his frivolous character "by instilling the strict and salutary principles so essential to the conduct of life." | Князь писал, что вполне полагается на "своего добрейшего, благороднейшего Николая Сергеевича и в особенности на Анну Андреевну", просил их обоих принять его ветрогона в их семейство, поучить в уединении уму-разуму, полюбить его, если возможно, а главное, исправить его легкомысленный характер и "внушить спасительные и строгие правила, столь необходимые в человеческой жизни". |
| Nikolay Sergeyitch, of course, undertook the task with enthusiasm. | Разумеется, старик Ихменев с восторгом принялся за дело. |
| The young prince arrived. They welcomed him like a son. | Явился и молодой князь; они приняли его как родного сына. |
| Nikolay Sergeyitch very soon grew as fond of him as of his own Natasha. Even later on, after the final breach between the boy's father and Nikolay Sergeyitch, the latter sometimes would brighten up speaking of his Alyosha, as he was accustomed to call Prince Alexey Petrovitch. | Вскоре Николай Сергеич горячо полюбил его, не менее чем свою Наташу; даже потом, уже после окончательного разрыва между князем-отцом и Ихменевым, старик с веселым духом вспоминал иногда о своем Алеше - так привык он называть князя Алексея Петровича. |
| He really was a very charming boy; handsome, delicate and nervous as a woman, though at the same time he was merry and simplehearted, with an open soul capable of the noblest feelings, and a loving heart, candid, and grateful. He became the idol of the household. | В самом деле, это был премилейший мальчик: красавчик собою, слабый и нервный, как женщина, но вместе с тем веселый и простодушный, с душою отверстою и способною к благороднейшим ощущениям, с сердцем любящим, правдивым и признательным, - он сделался идолом в доме Ихменевых. |
