| Why, the inquiry thing, the yellow-dog thing-you wouldn't think a mangy, native tyke would be allowed to trip up people in the verandah of a magistrate's court, would you?-the kind of thing that by devious, unexpected, truly diabolical ways causes me to run up against men with soft spots, with hard spots, with hidden plague spots, by Jove! and loosens their tongues at the sight of me for their infernal confidences; as though, forsooth, I had no confidences to make to myself, as though-God help me!-I didn't have enough confidential information about myself to harrow my own soul till the end of my appointed time. | Ну, скажем, - следствие, история с желтой собакой... Вы считаете невероятным, чтобы шелудивой туземной собаке разрешили подвертываться людям под ноги на веранде того дома, в котором находится суд? Вот какими путями - извилистыми, неожиданными, поистине дьявольскими - заставляет он меня наталкиваться на людей с уязвимыми и неуязвимыми местечками, со скрытыми пятнами проказы. Клянусь богом, при виде меня языки развязываются и начинаются признания: словно мне самому не в чем себе признаться, словно у меня - да поможет мне бог! - не найдется таких признаний, над которыми я могу терзаться до конца дней моих. |
| I declare I am as full of my own concerns as the next man, and I have as much memory as the average pilgrim in this valley, so you see I am not particularly fit to be a receptacle of confessions. | Довожу до вашего сведения, что у меня забот не меньше, чем у всякого другого, а воспоминаний столько же, сколько у рядового паломника в этой долине. Как видите, я не особенно пригоден для выслушивания признаний. |
