| The well-to-do had made for their families shelters with heavy boxes and dusty mats; the poor reposed side by side with all they had on earth tied up in a rag under their heads; the lone old men slept, with drawn-up legs, upon their prayer-carpets, with their hands over their ears and one elbow on each side of the face; a father, his shoulders up and his knees under his forehead, dozed dejectedly by a boy who slept on his back with tousled hair and one arm commandingly extended; a woman covered from head to foot, like a corpse, with a piece of white sheeting, had a naked child in the hollow of each arm; the Arab's belongings, piled right aft, made a heavy mound of broken outlines, with a cargo-lamp swung above, and a great confusion of vague forms behind: gleams of paunchy brass pots, the foot-rest of a deck-chair, blades of spears, the straight scabbard of an old sword leaning against a heap of pillows, the spout of a tin coffee-pot. | Люди зажиточные устроили для своих семей уголки, огородившись тяжелыми ящиками и пыльными циновками; бедные лежали бок о бок, а все свое имущество, завязанное в узел, засунули себе под голову; одинокие старики спали, подогнув колени, на ковриках, расстилаемых для молитвы, раздвинув локти, прикрывая руками уши; какой-то мужчина, втянув голову в плечи и уткнувшись лбом в колени, грустно дремал подле растрепанного мальчика, который спал на спине, повелительно вытянув руку; одна женщина, прикрытая с головы до ног, словно покойница, белой простыней, держала в каждой руке по голому ребенку; имущество араба, сложенное на корме, громоздилось тяжелой глыбой с ломаными очертаниями, а лампа, спускавшаяся сверху, тускло освещала груду наваленных вещей: виднелись пузатые медные горшки, подножка стула, клинки копий, прямые ножны старого меча, прислоненные к куче подушек, нос жестяного кофейника. |
