| The propeller turned without a check, as though its beat had been part of the scheme of a safe universe; and on each side of the Patna two deep folds of water, permanent and sombre on the unwrinkled shimmer, enclosed within their straight and diverging ridges a few white swirls of foam bursting in a low hiss, a few wavelets, a few ripples, a few undulations that, left behind, agitated the surface of the sea for an instant after the passage of the ship, subsided splashing gently, calmed down at last into the circular stillness of water and sky with the black speck of the moving hull remaining everlastingly in its centre. | Винт вертелся безостановочно, как будто удары его являлись частью схемы какой-то надежной вселенной; а по обе стороны "Патны" две глубокие складки воды, неподвижные и мрачные, протянулись на мерцающей глади; между этими прямыми расходящимися гребнями виднелось несколько белых завитков пены, вскипающей с тихим шипением, легкая рябь, зыбь и маленькие волны, которые, оставшись позади, за кормой, еще секунду шевелили поверхность моря, потом с мягким плеском успокаивались, умиротворенные тишиной воды и неба, а черное пятно -движущееся судно - по-прежнему оставалось в самом центре тишины. |
| Jim on the bridge was penetrated by the great certitude of unbounded safety and peace that could be read on the silent aspect of nature like the certitude of fostering love upon the placid tenderness of a mother's face. | Джим, стоявший на мостике, был проникнут великой уверенностью в безграничной безопасности и спокойствии, запечатленных на безмолвном лике природы, как любовь запечатлевается на кротком и неясном лице матери. |
| Below the roof of awnings, surrendered to the wisdom of white men and to their courage, trusting the power of their unbelief and the iron shell of their fire-ship, the pilgrims of an exacting faith slept on mats, on blankets, on bare planks, on every deck, in all the dark corners, wrapped in dyed cloths, muffled in soiled rags, with their heads resting on small bundles, with their faces pressed to bent forearms: the men, the women, the children; the old with the young, the decrepit with the lusty-all equal before sleep, death's brother. | Под тентом, отдавшись мудрости белых людей и их мужеству, доверяя могуществу их неверия и железной скорлупе их огненного корабля, -паломники взыскательной веры спали на циновках, на одеялах, на голых досках, на всех палубах, во всех темных углах - спали, завернутые в окрашенные ткани, закутанные в грязные лохмотья, а головы их покоились на маленьких узелках, и лица были прикрыты согнутыми руками; спали мужчины, женщины, дети, старые вместе с молодыми, дряхлые вместе с сильными -все равные перед лицом сна, брата смерти. |
