Старый джанки нашел вену... кровь расцветает в пипетке, как китайская роза... он заталкивает героин домой[43], и мальчик, который дрочил пятьдесят лет назад, еще непорочный, просвечивает сквозь опустошенную плоть и заполняет сортир сладким пряным запахом юношеской похоти...
Сколько лет нанизано на кровавую иглу? С дряблыми руками на коленях сидит он, глядя на зимний рассвет потухшими джанковыми глазами. Старый гомик корчится на известняковой скамейке в парке Чапультепек, а мимо идут подростки-индейцы, обняв друг друга за бока и шеи и заставляя его умирающую плоть вытягиваться в попытке овладеть юными ляжками и ягодицами, тугими яйцами и пускающими струи членами.
Марк и Джонни сидят лицом к лицу в вибрационном кресле, Джонни пронзен членом Марка.
— Все готово, Джонни?
— Включай.
Марк небрежно ударяет по кнопке, и кресло начинает вибрировать... Марк запрокидывает голову, снизу глядя на Джонни, лицо его бесстрастно, холодные насмешливые глаза изучают лицо Джонни... Джонни пронзительно кричит и хнычет... Его лицо теряет очертания, будто расплавленное изнутри... Джонни вопит, как мандрагора[44], и теряет сознание, сперма его бьет струей, и он тяжело опускается на тело Марка — отрубившийся ангел. Марк рассеянно похлопывает Джонни по плечу... Помещение напоминает спортзал... Пенорезиновый пол покрыт белым шелком... Одна стена сплошь стеклянная... Восходящее солнце заливает комнату розовым светом. Мэри и Марк вводят Джонни со связанными руками. Джонни видит виселицу и с громким «О-о-о-ох!» оседает, подбородок его утыкается в член, ноги гнутся в коленях. Почти вертикальная струя спермы дугой изгибается перед самым его лицом. Марк и Мэри вдруг становятся раздражительными и нетерпеливыми... Они заталкивают Джонни на помост виселицы, усеянный заношенными суспензориями и свитерами. Марк затягивает петлю.
— Ну, пошел. — Марк хочет столкнуть Джонни с помоста. Мэри: «Нет, дай мне». Она сплетает пальцы на ягодицах Джонни, прижимается к нему лбом, улыбаясь ему в глаза, и отходит назад, сталкивая его с помоста в пустоту...
Его лицо набухает кровью... Марк проворно протягивает руку и пальцами сжимает Джонни шею... звук такой, будто сломали палку, завернутую в мокрое полотенце. По телу Джонни пробегает дрожь... одна ступня бьется, как пойманная птица... Марк хватается за перекладину турника и, имитируя подергивания Джонни, закатывает глаза и высовывает язык. Хуй Джонни вскакивает, Мэри заправляет его себе в пизду, трется о тело Джонни и, извиваясь в плавном танце живота, стонет и визжит от наслаждения... по телу ее течет пот, волосы мокрыми прядями спадают на лицо. «Срежь его, Марк!» — кричит она. Марк вытягивает руку с кусачками, перерезает веревку и, поймав падающего Джонни, бережно укладывает его на спину вместе со все еще пронзенной и извивающейся Мэри... Она откусывает у Джонни губы и нос и с шумом всасывает его глаза... Отрывает большие куски щеки... И вот она завтракает его членом... К ней подходит Марк, и она отрывается от полусъеденных гениталий Джонни, лицо ее залито кровью, глаза фосфоресцируют... Марк ставит ей ногу на плечо и толкает ее на спину... Он набрасывается на нее и ебет как безумный... Они катаются по комнате из угла в угол, делают вертушки и кульбиты и подскакивают высоко в воздух, как огромная, пойманная на крючок рыба.
