— Дай мне повесить тебя, Марк... Дай мне тебя повесить... Ну пожалуйста, Марк, дай мне тебя повесить!
— Ну конечно, крошка. — Он грубо ставит ее на ноги и сжимает ей руки за спиной.
— Нет, Марк!! Нет! Нет! Нет! — вопит она, обоссываясь и обсираясь в ужасе, пока он тащит ее к помосту. Связанную, он бросает ее на помост, в кучу старых использованных презервативов, а сам протягивает через комнату веревку... и возвращается с петлей на серебряном подносе. Он рывком ставит ее на ноги и затягивает петлю. Вонзив в нее хуй, он вальсирует по помосту и — в пустоту, раскачиваясь по большой дуге... «И-и-и-и-и!» — визжит он, превращаясь в Джонни. Шея Мэри с треском ломается. По ее телу прокатывается мощная жидкая волна. Джонни спрыгивает на пол и замирает, нерешительный и настороженный, как маленький звереныш.
Он мечется по комнате. С воплем безудержной тоски, вдребезги разбивающим стеклянную стену, он выпрыгивает в пустоту. Кувыркаясь и мастурбируя, три тысячи футов вниз — рядом с ним плывет его сперма, — он непрерывно вопит в хрупкую голубизну неба, его тело пылает в лучах восходящего солнца, словно облитое бензином, — вниз, мимо больших дубов и персиммонов, чтобы в жидком облегчении разбиться на разрушенной площади, вымощенной известняком. Меж камней растут сорные травы и ползучие растения, ржавые железные болты в три фута шириной пронзают белый камень, покрывая его бурым дерьмом ржавчины.
Джонни обливает Мэри бензином из непристойного кувшина чиму, кувшина из белого гагата... Он втирает бензин себе в кожу... Они обнимаются, падают и катаются по полу под громадным увеличительным стеклом, установленным в крыше... вспыхивают с криком, который вдребезги разбивает стеклянную стену, выкатываются в пустоту, с воплями ебутся в воздухе и лопаются в огне, крови и саже на бурых камнях под солнцем пустыни. Джонни в агонии мечется по комнате. С воплем, который вдребезги разбивает стеклянную стену, он стоит, широко раскинув руки, лицом к восходящему солнцу, из члена струится кровь... беломраморный бог, он камнем падает сквозь эпилептические взрывы на старого меджуба, корчащегося в дерьме и хламе у глинобитной стены в лучах солнца, которое обезображивает тело рубцами и покрывает гусиной кожей... Он — мальчик, спящий, прижавшись к стене мечети, и во «влажном сне» извергающий семя в тысячу влагалищ, гладких и розовых, как морские раковины, чувствуя наслаждение, когда вверх по его члену скользят колючие лобковые волосы.
