была сделана попытка проследить эволюцию научной мысли в области изучения отдельных групп источников на протяжении второй половины XIX – начала XX в., но связь этой эволюции с изменениями, вызванными в общественной жизни России подготовкой и проведением крестьянской реформы, специально не рассматривалась.
В рецензии А. М. Сахарова, А. Г. Подольского и Η. Н. Самохиной на первый том «Очерков истории исторической науки в СССР» был поставлен вопрос относительно роли реформы 1861 г. в развитии русской историографии. Авторы совершенно правильно критиковали высказанное в «Очерках» положение, будто после реформы «все более и более выявляется реакционный фальсификаторский характер буржуазной историографии»[709].
В то же время авторы рецензии вообще отрицали значение реформы как вехи в развитии исторической мысли[710].
Нам кажется, что при исследовании проблемы влияния крестьянской реформы на эволюцию источниковедения нельзя исходить из формальной даты – 1861 г. Период влияния надвигавшейся реформы можно начинать уже в 1858 г., когда правительство разрешило печатное обсуждение крестьянского вопроса.
Необходимо сравнить тематику и методологию источниковедческих работ конца 40-х – начала 50-х годов, с одной стороны, кануна и первых лет реформы – с другой.
Самым большим вниманием в источниковедении 50-х годов пользовались древнейшие памятники русской письменности – летописи. Исследователи летописей занимались в 50-х годах почти исключительно Повестью временных лет. Ей посвятили свои труды крупнейшие знатоки летописного дела И. И. Срезневский и М. И. Сухомлинов[711]. В начале проведения реформы интерес к летописям и «народной жизни», отраженной в них, проявился с новой силой в лекционном курсе Н.И. Костомарова (1862 г.), где наряду с Повестью временных лет автор разбирал некоторые позднейшие своды, областные летописцы и т. п., вводя подчас в научный оборот неопубликованные источники. Н. К. Бестужев-Рюмин, изучавший летописи в 60-х годах XIX в., тоже не ограничивался Повестью временных лет. Он привлек к анализу южнорусские летописные своды и польскую летопись Длугоша. Введение в сферу специального источниковедческого исследования более широкого круга летописных памятников, чем это было в 40-Х-50-Х годах, отражало стремление русской исторической науки добиться обоснованного решения целого ряда актуальных проблем, в той или иной связи затронутых в летописях.
Дальнейшее накопление материала в летописном разделе русского источниковедения и активизация российской историографии сделали насущной задачей источниковедения изучение сравнительно поздних летописей – летописных сводов Северо-Восточной Руси XIV–XV вв. Исследованием истории тверского летописания занимался в 70-х годах XIX в. И. А. Тихомиров.
