— Э-э…двадцать пять.
— Точно? Плюс — минус месяцы?
— Двадцать шесть, — подсчитал я. — Какое это имеет значение?
— Блин… — она почесала за ухом. Слово какое-то вычурное сказала…видимо ругательство. — Не сходится. А…слушай, а когда ты в банду вступил, тебе сколько было?
— Двадцать три.
— То есть, можно сказать, что Хельгмир Эней…умер в возрасте двадцати трех лет…от лап бандитов?
— Ну… — я не понимал, куда она клонит. Но судя по её счастливому лицу, она знает что делать. — Да. Мне тогда дали новое имя…и я отрекся от старого
— Ага…. — она что-то быстро начала писать на листке бумаги. Кстати, лист бумаги не был похож ни на что ранее виденное мной. Слишком белый…
— Вот! — она радостно подошла ко мне и подала свои каракули. Из написанного и перечерканного, я ничего понять не мог.
— Мило…только ничего не понятно.
— Да, знаю, почерк доктора. Все говорят.
Она беспечно скатала лист в трубочку и ткунала мне им в грудь.
— Я все сделала.
— Э-э…да?
— Ага, — она расплылась в улыбке — Ты мне нравишься. Правда. По — хорошему нравишься, нечего мне глазки строить!
— Это просто пыль в глаза попала…
— Ага, рассказывай… — усмехнулась она. — Так вот, Хельгмир Эней умер,…Понимаешь?
— Но я— то жив… — недоуменно сказал я. — Как я могу быть мертв?
Она покачала головой.
— Не-а. Умер. Тогда в лапах банды разбойников. И раз ты дерзнул выбрать себе другое имя и другую судьбу…я могу только отступить…
Я некоторое время стоял в ступоре. Но, кажется, она говорила серьезно.
— Еще как серьезно, — усмехнулась Судьба. — Что я могу? Ведь я всего лишь…данность Мироздания. Можно прожить и без меня, но для равновесия, необходим порядок.
— Тогда…
— Тогда ты останешься Вергизом Темным… — улыбнулась она. — Атаманом банда разбойников.
— Я не умру…?
— Не сегодня.
— И я смогу сам решить свою судьбу?! Смогу сделать…все что захочу?
— А до этого, ты ничего такого не делал, — усмехнулась Судьба. — Но, да, говоря, твоим языком, ты не умрешь. Я убрала этот конец из твоей жизни…Вергиз Темный, может сам решить, как и что ему надлежит делать. Это мой подарок тебе…за храбрость. За самоотверженность…
— Спасибо…я бы обнял тебя, но боюсь, что ты не одобришь…
Но она сама подошла ко мне, и взяла мое лицо в свои ладони. Было ощущение…тепла. Будто это была родная мать…
Ее взгляд переместился с меня на часы, кажется, на ее руке.
— Елки! Поздно уже!
Она быстро сунула мне в руку лист бумаги, на котором, что-то черкала, полагаю мою судьбу, и стала таять в синеватом мареве дождя…
