Известно, что он попросил передать шкатулку, достал бирюзовое колечко и, отдавая Данзасу, сказал:
– Возьми и носи это кольцо. Мне его подарил наш общий друг Нащокин. Это талисман от насильственной смерти.
Из воспоминаний Петра Андреевича Вяземского известно, что Константин Карлович Данзас спросил Пушкина, не поручит ли Пушкин чего-нибудь, в случае смерти, касательно Геккерна.
– Требую, – ответил поэт, – чтобы ты не мстил за мою смерть; прощаю ему и хочу умереть христианином.
Незадолго до полуночи фельдъегерь привез Арендту пакет.
В пакете – письмо, которое велено прочитать Пушкину. Не теряя времени, Николай Федорович поехал к умирающему Пушкину и прочитал письмо императора:
«Я не лягу и буду ждать…» – написано в сопроводительной записке царя.
«Если хочешь моего прощения40 и благословения, прощу тебя исполнить последний долг христианина. Не знаю, увидимся ли на сем свете. Не беспокойся о жене и детях; я беру их на свои руки».
Это был воистину царский подарок. И не только потому, что долги Пушкина были чрезвычайно велики, а состояние расстроено. Монаршей милостью Пушкин освобождался от суетных забот и скорби по поводу будущего своей семьи. Он мог уже, не отвлекаясь на житейские проблемы, предуготовляться душою к встрече с вечностью.
Как вспоминал П. А. Вяземский, Пушкин был чрезвычайно тронут словами государя и просил Н. Ф. Арендта оставить письмо, но тот сказал, что велено его вернуть.
– Передайте государю, – попросил Пушкин, – что жалею о потере жизни, потому что не могу объявить ему мою благодарность…
Как только Арендт ушел, Пушкин приказал достать из ящика стола написанную его рукою бумагу. Она была тут же по его настоянию сожжена. После этого Пушкин начал диктовать Данзасу свои долги, на которые не было ни векселей, ни заемных писем. Твердой рукою подписал реестр.
4
Между тем ночью боли невероятно усилились.
«Это была настоящая пытка, – вспоминал Иван Тимофеевич Спасский. – Физиономия Пушкина изменилась, взор его сделался дик, казалось, глаза готовы были выскочить из своих орбит, чело покрылось холодным потом, руки похолодели, пульса как не бывало. Больной испытывал ужасную муку».
И возникло искушение прервать адскую боль.
Пушкин велел слуге передать ему ящик письменного стола, где хранились пистолеты.
Искушение было чрезвычайно сильным. Хотя Пушкина и наблюдали лучшие русские врачи того времени – из известных хирургов его не консультировал только Н. И. Пирогов, который был в то время в Дерпте, – но болеутоляющих средств никто не предложил умирающему.
